— Продолжайте, продолжайте.
Свиту королевы, тем более такой — во всем зависящей от своего супруга, подбирал сам король. Он позволил Катарине взять тех дам, которых она пожелала, вроде ее сестры леди Энн Герберт, ее подруги Кэтрин Уиллоуби, а вот мужчин назначил сам.
Выбор короля поразил, если не сказать потряс придворных. На все должности, исполнявшиеся мужчинами, рядом с королевой были назначены первые красавцы двора, все как на подбор молодые, прекрасные танцоры, отменные наездники и охотники, острословы и сердцееды. Что это? Король намеренно создавал вокруг своей супруги окружение, среди которого не изменить могла только святая? Чего хотел добиться Генрих — доказать всему миру, что нашел-таки добродетельную женщину, способную остаться верной супругу, даже окруженная самыми красивыми мужчинами, или, напротив, подтолкнуть ее к измене и жениться еще раз?
И то, и другое жестоко, но сердце Катарины оказалось навсегда отдано Томасу Сеймуру, а потому закрыто для всех заинтересованных, лукавых, призывных или откровенно страстных взглядов других мужчин.
Катарина очень устала, но все равно страстно желала, чтобы это представление тянулось вечно — год, два, несколько лет! Все потому, что после него только пир и… о том, что будет потом, она старалась не думать.
Но всему приходит конец, и хорошему, и плохому, только хорошему почему-то много быстрее. Закончилось представление, последним даром короля своей супруге было назначение шталмейстером сэра Эдварда Сеймура, брата Томаса, весьма похожего на него внешне. Это жестоко, потому что теперь по должности Эдвард Сеймур должен постоянно находиться рядом с королевой, если только она не в покоях Его Величества, сопровождать Ее Величество на прогулках, особенно верховых, на охоте, если она решится…
Король сам больше не ездил верхом и тем более не охотился, таким образом Генрих устраивал настоящую пытку для Катарины.
Но вот закончился и пир, они остались одни в спальне.
Генрих сел, вытянув больную ногу и с трудом переводя дыхание:
— Уф… как я устал!
У двери топтался слуга, зная, что королю нужна перевязка на ночь. Генрих посмотрел на него, потом на Катарину, замершую в нерешительности, и вдруг махнул рукой:
— Иди, меня перевяжет моя жена! Сумеешь?
— Попробую.
Генрих внимательно наблюдал, как она разматывала полоски ткани, наложенные на гниющие раны еще утром. На них скопилось довольно много гноя, все страшно смердело, к тому же слиплось… Но стоило Катарине заняться перевязкой, как она просто забыла о том, кто перед ней, видела только человека, которому нужна ее помощь, видела раны, которые требовали обработки, больную ногу, прикасаться к которой нужно очень осторожно.