Даже если это так, она поборется за свою жизнь и будет делать это всеми доступными средствами. Вы хитры, Ваше Величество и епископ Гардинер, но и я не так проста, как вам кажется.
Ночью в доме королевского писца был переполох. Несколько дюжих молодцев перевернули все, но не взяли ничего ценного, унесли только несколько бумаг, оставив хозяина в настоящем недоумении.
— Что унесли?!
— Милорд, сам не могу понять, кажется, только доносы на фрейлин королевы.
Райотсли хохотал от души, хлопая себя по бокам:
— Вот стерва! Кто бы мог ожидать от тихой бабенки?
Писец так ничего и не понял, он не знал, кого Райотсли назвал стервой. На следующий день его обнаружили мертвым прямо у себя дома, на лице королевского писца застыло удивление — последнее, что он испытал в земной жизни.
— Миледи, нам нужно побеседовать наедине.
— Я сомневаюсь в необходимости говорить наедине, предпочту в присутствии Его Величества короля.
— Ваше Величество, это не в ваших интересах.
Катарина мысленно махнула рукой:
— Хорошо, милорд, если вы мне объясните, зачем понадобилось столько доносов сразу. Хотите отправить меня на эшафот? Я давно не читаю ничего запрещенного, а если что и было в самые первые дни замужества, то только с разрешения короля.
Гардинер усмехнулся, едва ли недовольный супругой король будет за нее заступаться.
Королева допустила огромную ошибку в разговоре с епископом, она принялась выговаривать сама, нужно было бы послушать…
— Я согласна на развод с Его Величеством в случае, если на то будет его воля, но на костер вы меня не отправите. Знаете, милорд, я записываю все происходящее и все свои подозрения и складываю в условном месте. Если со мной что-то случится, даже просто заберут в Тауэр, записи станут известны не только при дворе.
— Чего вы хотите, миледи?
— Оставьте меня в покое! Оставьте саму мысль отправить меня на костер.
Гардинер всего лишь внимательно посмотрел на королеву, но она поняла значение этого взгляда.
— Милорд, с королем я договорюсь сама. Я вовсе не держусь за положение королевы, вам ли не знать!
— Вы очень умная женщина, миледи, как жаль, что в вашей голове слишком много ереси…
— В моей голове нет места ереси, там, как вы заметили сами, только ум.
Во дворцах и у гобеленов есть уши, и у стен глаза, даже там, где нет ни гобеленов, ни стен!
Немного погодя Генрих довольно фыркал сам с собой:
— Ишь ты! В ее голове нет места ереси просто потому, что там ум! Какая женщина!.. И руки умелые и ласковые. Жаль, что бесплодна.