— Но как я смогу смотреть в глаза мужу? Нет, я не выдержу и выдам тайну. К тому же может ничего не получиться, и тогда эта измена просто не будет иметь никакого смысла. Нет, Энн, спасибо тебе за заботу, но я не смогу!
— Предпочитаешь погибнуть и потащить за собой нас всех? Король долго не проживет, его врачи говорят, что от силы год-другой, а если ты перестанешь его потчевать своими средствами, то…
— Нет, что ты говоришь?!
— Хорошо, хорошо, лечи сколько угодно, только роди хоть кого-нибудь. Пусть даже девчонку, это даст надежду на последующего сына.
— Ты предлагаешь мне совершить грех прелюбодеяния. Энн, это грех.
Леди Герберт сокрушенно вздохнула:
— Мне надо было предвидеть, что ты лучше позволишь отрубить себе голову и оставить нас нищими, чем пойдешь на сделку с совестью. Об одном молю: не выдай, забудь о том, что я тебе предлагала, если не хочешь видеть меня на дыбе или костре.
— Что ты, как ты можешь опасаться меня?!
— Ваше Величество, позвольте нам с мужем и детьми отбыть в наше имение, чтобы не мозолить Вам глаза и не напоминать о греховном предложении?
— Энн?! Энн! — у Катарины снова из глаз брызнули слезы. — То, что я отказалась совершить прелюбодеяние, вовсе не означает, что я тебя выдам! Как ты можешь так думать.
— Ты выдашь невольно, нечаянно, не желая того.
— Энн, пожалуйста, не бросай меня. Я все время слежу за каждым своим словом и никого не выдаю. Я тотчас забуду о твоих сегодняшних словах, уже забыла, чтобы не проговориться даже ненароком или во сне.
— Хотелось бы верить…
Она действительно ни словом больше не обмолвилась об этом разговоре и не сказала бы о нем даже на дыбе, даже на костре, но прежних доверительных отношений с сестрой больше не было. Это очень плохо, потому что сестра и Кэтрин Уиллоуби — вот две женщины, которым она могла доверять, не опасаясь, что ее слова завтра передадут епископу Гардинеру.
Но при дворе, вернее, в ее свите появилась еще одна женщина, несущая с собой опасность для всех них. Она не только не была связана с Гардинером, напротив, Анна Эскью являлась личным врагом епископа, и то, что королева взяла женщину под свою опеку, превращало в личного врага Гардинера и саму Катарину.
Анна была фанатично предана учению Лютера, причем настолько верила в его правоту, что не считала нужным свою веру скрывать. Генрих, отделив свою церковь от Римской католической, по сути остался католиком, внеся только некоторые изменения в обряды и запретив монастыри. Для него учение Лютера было как красная тряпка для быка, как и для остальных монархов-католиков Европы. Ересь!