Муж смерил меня странным взглядом, вновь усмехнулся — задумчиво, как будто недоверчиво — и нежно поцеловал. От этого прикосновения вдруг стало легко и радостно до того, что на глаза опять навернулись слезы, теперь уже от счастья.
Нет, определенно что-то со мной сегодня не так! Может, я съела что-нибудь не то?
— Ты так и не ответил: ты знаком с Ламилималом? А то у меня складывается впечатление, что ты вообще всех знаешь, — проговорила я, чуть отстраняясь, чтобы стереть подолом туники влажные дорожки со щек.
Хмурясь, мужчина кончиком пальца провел по моей щеке сверху вниз. Во взгляде читался ясный вопрос.
— Это уже от радости, — призналась я смущенно. — Не знаю, что-то я сегодня сама не своя, хоть прямо к целителям иди с вопросами… Только не смотри на меня так укоризненно, в остальном я прекрасно себя чувствую. Но если не пройдет, непременно обращусь. Лучше на вопрос ответь!
Настаивать на немедленном визите данов Стьёль не стал, хотя и просверлил меня полным укоризны взглядом. А потом мы действительно перешли к теме Преты и ее правителя, и вопросы моего здоровья отошли на второй план.
Шахи правили довольно долго и чаще всего умирали по естественным причинам: покушаться на власть уже сидящего на Золотом Ковре правителя было не принято. Но вот при смене власти почти каждый раз происходила натуральная резня. Претские правители, имея по несколько жен и без счету наложниц, оставляли интриганам огромный простор для маневра в виде пары десятков совершенно законных наследников и иногда до сотни наследников не совсем законных: право на Золотой Посох правителя дети наложниц получали только тогда, когда не оставалось детей от жен. В итоге, как правило, из множества наследников выживал только один, сам или руками тех, кто стремился усадить его на Золотой Ковер, избавляясь от всех конкурентов. Этот последний получал Посох и возможность спокойно править до самой старости.
Ламилимал относился ко второй категории. Шахом его сделала группа очень умных, хватких и безжалостных политиков, которые сейчас продолжали править страной за спиной молодого и ленивого государя, занимая посты визирей. Когда в его руках оказался посох, Ламилималу не было и пяти лет, и сейчас, в свои двадцать пять, он оставался все тем же избалованным ребенком, больше озабоченным развлечением и ублажением собственной персоны, чем судьбой страны. Наглядный пример: разве хороший правитель так надолго оставит свое государство, чтобы присоединиться к празднествам у соседей?
Стьёль многого про этого человека сказать не мог, поскольку лично не знал. Уверенно утверждал он только одно: своим оружием этот несерьезный и на вид изнеженный юноша владел отлично. Видеть Ламилимала в деле альмирцу не доводилось, но вывод на основании наблюдений он мог сделать именно этот — по движениям, по взгляду, по другим заметным только профессионалу мелочам.