Примет ли он меня.
Слова Ланиной заставили его спросить и спросив, Сергей уже жалел об этом.
— Как ты жила все это время? Как вообще?
— А ты хочешь это знать? — было в голосе Светки, что-то незнакомое ему в ней, какой-то жестокий холод: — Очень важно, Сережа, умереть вовремя.
Он уже хотел сказать ей — не надо, не хочу знать, забудь, но Ланина продолжала тихо, говорить:
— Я боюсь боли. До паники. Сколько раз я собиралась идти сдаваться, чтобы быть с ним, с моим сердцем. С моим сердцем. Но останавливает меня не страх пыток. Моя жизнь — пытка. Вдруг он меня не примет…Такую? Я не стану молчать, скажу ему.
Сергей хотел прервать ее, остановить, но Светка уже не могла замолчать, словно слова сами собой вырывались из ее груди — чужие, мертвые, не ее.
— Ты спрашивал меня, как я жила. Хочешь знать, что было со мной?
— Света, послушай…
— Какая я стала? Рассказать тебе, как меня поймали солдаты, когда я пряталась в лесу у поселка? Рассказать, как потом скиталась от поселка к поселку, прося кусок хлеба? Рассказать тебе как… — она ненадолго умолкла и вновь заговорила: — Вытащи нас отсюда, Сережа, а если я останусь здесь, если не смогу выбраться, то ты выжги их города, убей их солдат! Сделай это ради меня, пожалуйста.
И она, уткнув лицо в подушку, зарыдала надрывно, тяжко, не останавливаясь, а он лежал застывший, как бревно, глядя в окно, где качались тени тополя, слушал ее мучения, беспомощный, не в состоянии отвести от нее боль.
Светка Ланина — зажигательная, своим неистребимым оптимизмом, та, которая прощала ему, когда они были еще детьми, обидное для нее прозвище «Пушок», никому не прощала, а ему — прощала. Светка, которая всегда находила слова утешения в те дни, когда удушающая тоска, мучила и не давала покоя. Та самая Светка, что первой, показавшись в открытом люке шлюзовой камеры Тора, там в смертельной пляске пустоты и света, после катастрофы на Ледовой, сказала ему:
— Я знала, что это будешь ты.
Светка Ланина, как будто снова и снова, умирала сейчас в темноте.
Он вспомнил планету с унылым названием Ледовая, и воспоминание это, каким-то мистическим образом, передалось Ланиной и она, затихающая, спросила его из темноты:
— Ты помнишь как мы клялись?
— Помню.
— Никогда не предавать друг друга и то, во что мы верим. Я это говорила тогда…Помнишь какими мы были?
Он помнил.
— Мы никогда не вернемся назад. Никогда не станем прежними…
— Я обещаю, Света, я сожгу здесь все.
— Что это изменит?
Она уснула под утро и Сенчин в конце-концов, тоже уснул. Ему снились звезды, впервые за много лет. Далекие, сверкающие огни, они звали его.