Она что-то спросила, он что-то ей ответил. Как странно, фантастически не правдоподобно было идти сейчас, с ней рядом — Светкой Ланиной, здесь, во враждебном мире, во многих световых годах от Земли, спустя долгие, мучительные девять лет, проведенные на Тверди.
Так называли свою планету, ее жители — Твердь.
Ненавистная, удушающая, смертельно опасная, как гадюка — Твердь, о, как он ее ненавидел! И себя, живущего на ней, и ставшего ее частью. Девять лет потерянности, словно тебе вырвали душу, тупой безысходности, страха и притворства, бесплодных попыток найти выход и позорного, пьяного безумия.
— Светка!
Она спросила его по-мигорски:
— Ты куда меня ведешь, Сережка? Может пойдем обратно в сквер? Там, кажется, безопасно.
— Я живу в бараке, здесь, рядом. И больше ни слова по-русски!
Он, окрыленный их внезапной встречей, вдруг уверовал, что теперь все изменится к лучшему, что подошла к концу их «твердинскя эпопея», и каким-то еще непонятным образом, они покинут этот мир.
— Светка, мы обязательно отсюда выберемся. Вот увидишь.
В конце тинистой улицы, уже виднелся его барак, двухэтажный, как и все жилые бараки черных кварталов, с низким, дощатым забором, заброшенного палисадника.
Светлана Ланина критично, с улыбкой посмотрела Сергею в лицо. Он ожидал, что она сейчас скажет что-нибудь вроде — «ты так думаешь», или «хорошо бы, но»…
Она взяла у него промокшую от кефира авоську, глянула на ее содержимое и, покачав головой, сказала с усмешкой:
— Не обижайся, Сережка, но ты всегда был удивительным болваном.
* * *
Пили чай. Тосия Вак принесла из своей комнаты, расположенной на первом этаже, патефон и фанерную, обклеенную кусочками цветной бумаги, коробку с пластинками. Музыка, смешанная с шипением толстой, звукоснимающей иглы, наполнила собой, убогую комнату Сенчина, атмосферой уюта, которой у него давно не было.
Тосия Вак постелила на стол белоснежную скатерть, снова сходила к себе и вернулась, неся в руках блестящий жестяной поднос с фарфоровыми чашками и пузатым, в нарисованных маслом цветах, чайником для заварки. Посреди стола красовался ее же самовар. Самовар Сергея — страшный и запущенный, остался на кухне, стыдливо задвинутый Сенчиным под общий стол.
Тосия Вак спокойно, без выражения разглядывала сидевшую напротив нее Светлану. Та, держа чашку с чаем, слушала речь Сенчина, в которой он излагал историю нескольких лет, проведенных им на Тверди. Тосия изредка поправляла его, вставляя редкие комментарии, от которых Сергей, испытывая неловкость, и тут-же вносил в свой рассказ, коррективы.