— Зачем вам погибать? — Я не на шутку напугала герцога, иначе отчего он рыкнул на вернувшегося сына, велев принести настойку страстоцвета, а сам крепче сжал пальцы и начал поглаживать. Только вот привычные действия не возымели прежнего эффекта. Холод медленно, но верно сковывал члены. Мысль о самоубийстве казалась все слаще. — Вы такая молодая, красивая, свет на Филиппе и Геральте Свейне не сошелся. Ну не верю, будто во всем Веосе не найдется достойного кавалера.
— Вы хотели сказать: хозяина.
Тоска мертвой хваткой вцепилась в горло, дрожь все не проходила.
Уйти навсегда, захлопнуть дверь.
— Можно вас обнять? — неожиданно спросил Родриго.
Не думая, кивнула. Лишь бы не объясняться.
Герцог придвинулся вплотную и заключил в объятия, поглаживая по спине. Он шептал, какая я хорошая, красивая и еще кучу разной чепухи. Не прерывая странного занятия, Родриго забрал из рук сына рюмку с прозрачной жидкостью и поднес к моим губам.
— До дна, миледи, и все пройдет, — мерно ворковал его голос. — Ничего страшного, вы переволновались из-за покушения.
Ох, надеюсь, не яд и не снотворное! Пусть Родриго говорил о лекарстве, на вид оно подозрительно. И действительно — проглотила спиртное. Очень крепкое, аж закашлялась, но честно выпила до дна.
Горькое питье очистило разум и обожгло горло.
Мысль о самоубийстве отступила, кровь вновь побежала по жилам.
— Легче? — заботливо поинтересовался герцог и отстранился.
Кивнула и попросила оставить нас с Филиппом наедине. Спохватившись, вернула пиджак: теперь он мне не требовался.
Герцог недоверчиво осмотрел с ног до головы, цокнул языком и уже собирался встать, когда внезапно с шипящим: «Арх!» плюхнулся обратно. Глаза Родриго расширились. Единственное возможное объяснение — герцог увидел нечто ужасное.
— Что случилось, отец? — встревоженно поинтересовался Филипп.
Он держался на расстоянии, у отодвинутого к стене столика, будто не у себя дома. Вроде, жилище у брюнета не конфисковали. Снова в щегольском костюме, в дорогих ботинках, он тем не менее не выглядел столь же респектабельно, как прежде. В глазах поселился страх, в действиях — неуверенность. Как же изменила навсея тюрьма, суд и отношение родителей!
— Ну да, ты же не видишь ничего! — раздраженно отмахнулся Родриго.
А дальше он сказал то, чего я меньше всего ожидала:
— Вот выродок-то!
Раскрыв рот, уставилась на герцога.
Кто выродок? Филипп? Как… Он ведь его сын.
— Именно выродок, — спокойно повторил Родриго, выдержав мой осуждающий взгляд. — Вас прокляли — это бесчестный поступок по отношению к заведомо более слабому существу. Еще бы на ребенка порчу наложили! То-то вы плачете!