И тут меня пронизала мысль: «Так какое же это убийство? Ритуальное, действительно ритуальное или же подделка под него?»
Но сейчас же я осудил нелепость этой мысли. Легенда о ритуальных убийствах гласит, что выпускаемая кровь употребляется евреями. А тут… тут целая чаша ее. Стало быть, я был прав, прав!..
Огромная радость охватила меня. Я спасу бедного еврея, над которым тяготеет это страшное обвинение!
— Дзинь… тр-р… тр-р… — донеслось до меня. Я услыхал, что дверь проклятого домика уже раскрывается. Быстрее молнии я бросился по лестнице и закрыл над собой дверцу люка.
Она была от ветхости вся в дырах. Потушив фонарь, я приложился ухом к ней.
— А-а, дьяволы, хорошую я вам заварил кашу! — донесся до меня резкий мужской голос. — Будете помнить меня вовеки. Не сегодня, так завтра я вам устрою горячую, кровавую баню! Ха-ха-ха! Белый пух будет летать над городом, а мы будем вас крошить, резать… Резать, дьяволы, будем вас!..
Никто ему не отвечал. Он, значит, был один — обитатель страшного домика.
— Ха-ха-ха!.. — вдруг опять послышался исступленно-безумный хохот. — Сидишь в остроге, проклятый? Что? Небось весь твой кагал не спас тебя? О-го-го-го! Ловко я тебе отомстил! Будешь помнить, как разорять людей… Всего меня разорил… По миру пустил меня, благородного…
Я услышал приближающиеся шаги негодяя-изверга к подполью. Только тут я понял, какой я сделал промах, оставшись так долго в страшном подполье. Что мне с ним сделать, если он спустится сюда? Убить его? О, для меня это было крайне нежелательно… Мертвое тело не расскажет ничего о содеянном им преступлении, и тайна убийства девочки останется тайной. Кто сможет доказать, что Губерман сам не совершил здесь, в этом подполье, ритуального убийства христианской девочки? Один я, но этого мало.
То, чего я так страшился, сбылось. Изверг подошел к подполью и поднял люк. Я прижался в угол, затаив дыхание.
— Страшно… страшно… кровь… целый таз. — В голосе его я уловил нотки неподдельного ужаса. Кровь убиенной замученной девочки вопила об отмщении. Эта кровь, очевидно, душила его, заливала ему глаза багряным светом.
— Надо… надо покончить… сжечь… засыпать… закопать… Страшно мне, страшно.
Чиркая дрожащей рукой спичку, он стал медленно, осторожно спускаться в подполье.
— Я помогу вам, здесь темно! — загремел я, чувствуя, что больше мне ничего не остается сделать, ибо скрыться здесь некуда.
Крик, полный безумного ужаса, вырвался из груди страшного злодея.
Я направил на его лицо фонарь, хотел выхватить револьвер… но его не оказалось. Первый раз в моей жизни я очутился без моего верного друга, столько раз спасавшего мою жизнь!