— Разбирайте, — велел Бероев и первым ухватил здоровенный мешок.
Внезапно груда припасов зашевелилась, брызнула в стороны крупа, и на непрошеных гостей бросился сам Кожебаткин. Он опрокинул Бероева и ловко отскочил, прячась среди своих трофеев. Бероев схватил палку и ткнул ею в полумрак. Пенсионер снова выпрыгнул и укусил Бероева. На обоих, пыхтя, навалились опомнившиеся дачники, выкрутили Кожебаткину руки и надавали тумаков. Кожебаткин отчаянно извивался, выбрасывая в воздух жилистые ноги.
— Стойте! — Катя ринулась к экзекуторам, но тут же провалилась в очередную кожебаткинскую нору. Щиколотка моментально налилась болью. Катя неуклюже осела и зажмурилась, пытаясь склеить воедино раздвоившуюся реальность. В одной темные силуэты, окруженные световыми всполохами, деловито скручивали Кожебаткина, а в другой — бился в руках огромных людей растянутый за лапки серый бархатный мышонок…
Вдруг мышь выскользнула из грубых пальцев, взвилась в воздух и, еще не успев коснуться изрытого суглинка, изо всех сил заработала лапками, надеясь уйти в землю. Тут дачники и узнали, что со Светкой что-то не так. Она подскочила к уже закопавшемуся наполовину в свою нору Кожебаткину и воткнула ему в поясницу огородную тяпку. Кожебаткин тонко, глухо запищал. Подоспевший Бероев сунул руки в нору и выдернул оттуда барахтающегося пенсионера. Света размахнулась и с энергичным спортивным выдохом всадила тяпку в припорошенный пигментными пятнами череп.
— Не на-а-адо! — закричала Катя.
Оцепеневшие вьюрковцы смотрели, как дергается и оглушительно пищит Кожебаткин, а Света, сосредоточенно сдвинув бровки, бьет его куда придется, взрыхляя беззащитную плоть железными зубьями, вырывая из нее кишки и жилы, точно корни одуванчиков из грядки… Когда Никита, Валерыч, Пашка и даже сам Бероев бросились к ней, вырвали тяпку, было уже поздно. Кожебаткин лежал неподвижной грудой, и кровь смешивалась с потревоженной землей.
— Он на меня напал! — выкрикнула Света Бероева. — Это же маньяк! Что, пусть дальше за детьми охотится?!
Катя посмотрела на ее окаменевшее, рябое от брызг крови личико и поняла, что во Вьюрках остался навечно не только несчастный Кожебаткин. Света Бероева тоже никогда не выберется отсюда, даже если завтра вернется на прежнее место выезд. Вместо нее выберется что-то другое. И Катю вдруг охватило чувство собственной непоправимой вины…
Никита Павлов, чтобы не смотреть ни на Свету, ни на Кожебаткина, смотрел на Катю.
— Ты ко мне потом заходи, — внезапно и бесцеремонно предложил он. — У меня коньяк есть. Нехорошо сейчас одному.