«Источник № 2/1044, кличка “Чепчин”. Работает с марта 1925 года (то есть после утверждения его кандидатуры Заколодкиным по представлению Ощепкова во время февральской встречи в Харбине. — А. К.). Японец, преподаватель Токийского военного училища. Владеет русским и японским языками. Знает Японию. Большой трус. Работает, видимо, под давлением острой материальной нужды и влиянием дружбы с “Японцем”. Завербован последним. Постоянное место жительства Токио. Ведет военно-политическую разведку»[213].
Возможно, фраза «большой трус» приведена со слов Ощепкова. Если так, то резидент был лишен вредной для разведчика сентиментальности, трезво оценивал свою агентуру и работал с ней с некоторым профессиональным цинизмом, возможно, перенося на него часть своего отношения к бывшим «товарищам»-семинаристам, но при этом аккуратно, чтобы не спугнуть. Михаил Лукашев писал, что первые задания, данные номером 1/1043 номеру 2/1044, были связаны не с секретной документацией, которую тот мог добыть в военном училище, а с закупкой легальной, продающейся в книжных магазинах литературы[214].
В Приморье затребовали от токийского резидента японские армейские уставы (Ощепкову оставалось только ожидать, что их пришлют обратно — на перевод), наставления и другие военные книги. В Токио все это продавалось, но продавалось несвободно. Покупатель обязан был сообщить продавцу свое имя и адрес (принято было оставлять визитную карточку, подделать которую в Японии никому не приходило в голову). Всеобщий полицейский контроль, который живописал царский военный агент Владимир Самойлов, работал исправно, и можно не сомневаться: как только продавец получил бы карточку главы «Slivy-Films», через пять минут в полиции уже знали бы об этом. Поэтому 1/1043 задействовал для выполнения заказа Центра Абэ-Чепчина, которому покупать военную литературу было положено по статусу преподавателя военного училища. Правда, Чепчин был переводчиком, а не кадровым военным, но «книжная льгота» распространялась и на него. Первый опыт оказался успешным, а вскоре один бывший семинарист передал другому бывшему семинаристу то, ради чего Ощепков так стремился в Токио: первые по-настоящему секретные материалы[215]. По этому поводу агент Японец сообщал в Хабаровск: «Есть совершенно секретные данные о маневрах 1924 года. Похитить (их из училища. — А. К.) невозможно, при удобном случае он будет понемногу списывать эти данные… Документ из Управления военной инспекции только в копии, ввиду припечатывания его к общей папке с секретными документами…»