Женщина, которая меня не рожала, хочет что-то сказать. Открывает рот и снова закрывает его, не издавая ни звука, а я ничем не помогаю ей и помогать не собираюсь. Наблюдаю за ней краешком глаза, но смотрю вдаль.
– Мы всегда… – начинает она, но умолкает.
Я не отвечаю. Будто и не слышала ее.
Папа возвращается и садится. Прежде чем заговорить, он делает глубокий вдох.
– Мы с твоей мамой мечтали иметь большую семью, – говорит он, и каждое его слово – маленький острый нож, которым, как мне кажется, он намеренно ранит меня. – Но не получилось. Беременностей было много, но ни одна не продлилась дольше первых нескольких недель. Каждый раз мы надеялись, что теперь все будет по-другому, и каждый раз все повторялось. И после седьмого раза…
– Восьмого, – еле слышно поправляет мама.
– …восьмого раза мы смирились с тем, что этого не будет никогда и что нам остается поискать свою семью в другом месте.
– За неимением лучшего.
– Нет. Как лучшее решение из возможных. Лучшее и единственное. И мы подали документы на усыновление. Преодолели все препоны.
Он замолкает. Мне необходимо услышать то, что было дальше. Я до конца поверю, когда услышу это от них.
– А потом появился ребенок, – говорю я, потому что кто-то же должен произнести эти слова.
– Да. Потом появился ребенок, и это была девочка, самая прелестная малышка, лучше всех на свете, и мы, едва увидев ее, сразу же поняли: вот почему до сих пор ничего не получалось – потому что должен был появиться этот ребенок и ему был нужен дом, а мы могли дать его тебе. Нам удалось избавить тебя от… трудного… начала и обеспечить тебе жизнь настолько идеальную, насколько это было в наших силах.
Я вздрагиваю. Ребенок, о котором он говорит, – я.
– Как все удачно сложилось, – с трудом выговариваю я.
– Очень! – еле слышно шепчет сквозь слезы мама, не поднимая глаз от стола. – Элла, ты не представляешь себе, как мы тебя любим. Я полюбила тебя в тот самый миг, как впервые увидела. Я – твоя мама и навсегда останусь ею. Мы всегда обожали тебя.
– Ну что ж, с вашей стороны было очень любезно спасти меня от трудного начала жизни.
– Элла, – говорит папа, – мы пытались объяснить тебе, что удочерили тебя, с тех пор как тебе исполнилось три года. Но ты ничего не желала слышать. Мы водили тебя к психиатрам и пытались выяснить, как быть. Все это очень сложно и тяжело объяснять, но любые попытки так травмировали тебя, тебе было настолько трудно, что мы приняли решение прекратить их. Видимо, обстоятельства оказались настолько… из ряда вон выходящими, что для тебя было лучше считать нас своими биологическими родителями – по крайней мере тогда. Обычно так не делают, но наше решение обрадовало тебя, ты почувствовала себя гораздо увереннее, а все остальное для нас не имело значения. Поскольку мы и так считали тебя своей родной биологической дочерью.