Кристиан садится напротив меня за шаткий железный столик, я не свожу с него глаз. Всматриваюсь в линию его скул и подбородка, отмечаю, как идеально обрамляют лицо прекрасные блестящие волосы. Заглядываю в огромные темные глаза, и он смотрит на меня в ответ. Мы оба улыбаемся.
Порой не нужно никаких слов.
– Так вот… – говорю я, беру свою бутылку пива, он берет свою, мы чокаемся и отпиваем по глотку. Как же не хочется рассказывать Кристиану, что я натворила.
– Так вот… – эхом повторяет он, когда мы ставим бутылки.
– Так вот. Спасибо, что приехал. Давай я все-таки расскажу тебе кое-что.
Он кивает, я набираю побольше воздуха и начинаю рассказ.
Я думала, он получится коротким: в конце-то концов, надо сообщить всего два факта. Но почему-то я говорю и говорю часами. Рассказываю ему все до мелочей. Никогда ничего подобного не делала. Никогда не говорила правду о себе. А ему говорю, потому что мне нечего терять и я хочу, чтобы он знал обо мне правду.
Мы заказываем рыбу с картошкой, их приносят, мы оба съедаем обед и даже не замечаем этого, потому что поглощены моей историей. Спохватываюсь я, когда вдруг завожу речь о Бэлле, и сама ужасаюсь, как у меня язык повернулся. Кристиан тянется через стол и берет меня за руку, потому что у меня дрожит и срывается голос. Я никогда не говорила о Бэлле ни одному человеку, даже Лили; не сказала даже в тот раз, когда Лили вошла в комнату и увидела убитую Бэллой птичку.
– Она заставляла меня делать ужасные вещи. – Я умолкаю, вытираю глаза салфеткой, которую он мне дал, и прерывисто вздыхаю. – Я уже давно поняла, что добром это не кончится. И была права: случилось ужасное. Вчера.
И я перехожу к рассказу о том, что было вчера, не упуская ни одной детали. Объясняю про письмо, про мой телефонный разговор с Мишель, про кафе и про то, как эта тварь у меня внутри разбила бутылку и уже была готова перерезать ею горло моей матери. Рассказываю, как папа поймал меня за руку, как мне подвернулся незнакомец, как вспухла на его лице кровавая полоса.
– Ничего хуже этого я не делала никогда, – говорю я и понимаю, что уже не хочу есть.
Меня тошнит. Я жду, что сейчас Кристиан встанет и уйдет. Он смотрит на меня, я вижу на его лице неуверенность. Потом он кивает.
– В твоих силах сделать так, чтобы ничего хуже этого уже никогда не сделать, – говорит он. – Послушай, не знаю, что там сейчас творится, но твои родители ничего мне не объяснили. Сказали только, что вы поссорились и ты убежала. Приехала полиция, но она, наверное, не…
Я же вижу: он не знает, что еще сказать. Хочет заверить меня, что все будет хорошо, но не может.