— Я посоветовал им убираться в свой Китай, — продолжал предмет моих догадок, ударяя снова по столу. — И вы сами видели, что из этого вышло. Скажу только: если они так уж патриотичны, то я им нисколько не препятствую. Вы мне оказали сегодня услугу. Я вас хочу отблагодарить. Вот рыжая коса, а вот пустая кружка. Прикажите ее наполнить, и коса ваша. Вы всегда ее можете сбыть за соверен.
Мои подозрения исчезли; любопытство разгорелось еще больше. Приказав наполнить кружку моего приятеля, я уговорил его принять от меня соверен и отправился домой, аккуратно уложив косу во внутреннем кармане моего непромокаемого пальто.
II
До следующего вечера я не мог улучить время рассмотреть это странное приобретение; но часов в десять я зажег лампу, уселся за стол и, достав косу из ящика, начал ее с любопытством разглядывать.
Однако, едва я успел приступить к этому занятию, как оно было прервано драматическим эпизодом. Раздался ряд порывистых звонков. Я вскочил, но в это время звонки прекратились и кто то начал стучать в дверь. Потом опять звонки. Я бросился в коридор и был уже у самой двери, когда звонки снова прекратились, и я мог теперь расслышать женский взволнованный голос:
— Откройте дверь! Бога ради, скорее!..
В полном недоумении и тревоге я распахнул дверь, и в квартиру, шатаясь, вошла женщина под густой вуалью, так что лица почти нельзя было разглядеть, но по фигуре она была молода.
Охающая и перепуганная, она сама заперла дверь и прислонилась к ней спиной, глядя на меня сквозь вуаль; ее грудь порывисто поднималась и опускалась.
— Слава Богу, что вы оказались дома: — прошептала она.
Никогда в жизни я не был так изумлен; каждая подробность этого происшествия представляла собой что-то небывалое, из ряда вон выходящее.
— Сударыня, — начал я с некоторым сомнением, — вы чем-то сильно встревожены, и если я могу вам быть полезным…
— Вы спасли мне жизнь! — прошептала она, прижимая руку к груди. — Сейчас я все об’ясню.
— Не хотите ли отдохнуть после только-что пережитого испуга? — предложил я.
Моя странная посетительница кивнула головой, и я провел ее в кабинет и придвинул к столу кресло поудобнее, чтобы мне, сидя против нее, легче было рассмотреть эту женщину, так странно ворвавшуюся ко мне. Я даже незаметно повернул к ней абажур лампы, чтобы лучше осветить ее лицо.
Вероятно, она заметила мою хитрость. Как бы в ответ на этот вызов, она подняла одетые в перчатки руки и откинула тяжелую вуаль, скрывавшую ее черты.
>Она откинула тяжелую вуаль, скрывавшую се черты.
Передо мной была пара лучезарных черных глаз с продолговатым, миндалевидным разрезом, присущим восточному типу; передо мной была женщина лет восемнадцати — девятнадцати, повидимому, еврейка, расцветшая уже во всей своей страстной красоте, — новая Саломея, невольно, несмотря на то, что она была одета по последней моде, воскресившая передо мной суетно прекрасный образ дочери Иродиады.