Раскроем третье, «брежневское» издание БСЭ. Мы прочтем, что суверенитет есть «верховенство и независимость государственной власти», позволяющие ей «оказывать авторитетное воздействие, а при необходимости и принуждение на все стороны жизни общества, что придает ей всеобъемлющий, суверенный характер». Здесь «суверенность» оказывается фактически синонимом «тоталитарности». При этом подчеркивается, что именно подобным образом трактуемый «суверенитет государства делает его независимым в международных отношениях». Но если международная независимость определяется способностью «оказывать принуждение на все стороны жизни общества» – мыслима ли власть независимее и сувереннее Советской власти, с первых своих лет практиковавшей как раз такое всеобъемлющее принуждение?
Кроме того, примерно до 1987 года понятие «суверенитет» в советском официозе имело четко «антиимпериалистическую», то есть антизападническую, нацеленность. Суверенитет преподносился как право соцстран и государств третьего мира сопротивляться не только экономическому или информационному империализму, но и любым попыткам Запада распространять свои политические, правовые и гуманитарные нормы на другие регионы мира. Коньком внешнеполитической пропаганды СССР было «попрание суверенитета» третьемирных стран державами – лидерами Запада и транснациональными корпорациями. Если западная политология расценивала отношения самого СССР с малыми соцстранами, особенно в случае Чехословакии 1968-го, как последовательное воплощение концепции «ограниченного суверенитета» (она же «доктрина Брежнева»), то такая оценка может относиться лишь к политической практике СССР, но ни в коей мере не к ее пропагандистскому обеспечению. Официально речь шла отнюдь не об ограничении чьего-то суверенитета, а о классовой солидарности, интернациональном долге или о братской помощи, в том числе особенно часто – о противостоянии посягательствам «империалистических кругов» на чьи-то «суверенные права». Именно так еще в 1987 году мотивировал М. Горбачев советское присутствие в Афганистане в книге «Перестройка и новое мышление для нашей страны и для всего мира». «Суверенитет» для советских идеологов был высокочтимой, но послушной священной коровой, всегда гораздой бодать западных империалистов.
Понятно, что республики, входившие в СССР, законно могли титуловаться «суверенными государствами» – в том числе и в своем противостоянии Западу – и по признаку необязанности внешнему миру никаким отчетом в своих общих внутренних делах. Во имя суверенитета Союза с порога могли отметаться разговоры о правах человека и об инспекциях, проверяющих соблюдение военных договоренностей («легализованный шпионаж»). Культ «суверенитета» был официально чуть ли не краеугольным камнем советской позиции в послевоенном мире.