) с другими азиатскими народами (Keizai doyukai 2005). Подобные попытки по-новому представить японскую уникальность, однако, не прижились – не только из-за своей чрезмерной туманности (как в первом случае) или очевидной исторической недостоверности (как во втором), но и потому, что не получили подтверждения ни от соседей Японии, ни – что важнее – от Запада.
Я берусь утверждать, что такая эрозия главной связки Я/Другой, при помощи которой сконструирована современная японская идентичность, привела к повышению значимости России для производства японского партикуляризма в доминирующем национальном дискурсе. Перед тем как продолжить анализ роли Северных территорий в этом процессе, важно указать на тонкие, но относящиеся к сути дела изменения в социокультурном дискурсе о России. В частности, параллельно с созданием Японии как полноправного члена универсального единства инаковость Японии и России для западного культурного дискурса стала использоваться в целях конструирования позитивной уникальности Японии, расположенной, как и Россия, не на Западе, однако, в отличие от России, находящейся с культурной точки зрения на высшей по отношению к Западу ступени. Другими словами, социокультурный дискурс о России постепенно стал воспроизводить уникальность Японии как относительно России, так и относительно Запада. В частности, негативные черты, приписываемые Японии западным и внутренним дискурсами, либо игнорируются, либо релятивизируются как «меньшее зло» по сравнению с куда большей негативностью России. Схожие элементы, напротив, используются для подчеркивания коренных отличий Японии от России в качестве мерила нормальности. В этом случае несоответствие России западным нормам используется для подчеркивания уникальной позиции Японии, которая, находясь вне Запада, является «более западной, чем сам Запад».
В нарративе об обеих нациях говорится, например, об определенных культурных сходствах: духовность, преобладание общих интересов над индивидуальными, установление единообразия и гармонии в обществе как высшая ценность (см., например: Sankei Shimbun 1993; Okazaki и Morimoto 1993). Японии и России также приписывается одинаковая уникальность пути развития, располагающегося где-то между азиатским и европейским (Kawato 1995: 227–229). С точки зрения прав человека и демократии Россия и Япония, находясь в прямой оппозиции к более общему дискурсу «нормализации», похожи друг на друга склонностью к общинности, неспособностью полностью принять западные модели гражданского общества, демократии и капитализма (Hakamada 1996: 55). Такие совершенно японские концепты, как