В ноябре 1997 года Россия была принята в Азиатско-Тихоокеанский форум экономического сотрудничества (APEC), и особо активную поддержку членству России в этой организации обеспечила как раз Япония (Hashimoto 2000: 32). Подобные проявления лидерства объясняются главным образом желанием японских политиков продемонстрировать подлинную приверженность «многослойному подходу», а также их уверенностью в желание и способность Ельцина разрешить территориальный спор – особый энтузиазм по этому поводу возник после Красноярского саммита, состоявшегося в начале того же месяца (Sato и Komaki 2003: 129–132). В то же время следует помнить, что в отличие от элитного клуба Большой семерки APEC включает в себя столь разные по экономическому развитию страны, как Папуа – Новая Гвинея, Таиланд, Соединенные Штаты, Япония и Китай. Членство в этой организации не предполагает экономического равенства членов, поэтому – в отличие от случая с Большой семеркой – активное содействие Японии вступлению России в эту организацию нисколько не подрывало иерархию, а, наоборот, еще раз подтверждало статус Японии как крупнейшей экономической державы.
Ученые и журналисты не раз отмечали медлительность, с какой Япония реагировала на происходившие в России политические реформы. Однако важно помнить, что после коренной переоценки двусторонних отношений участие Японии в российских делах фундаментально отличалось от участия других западных стран. После распада Советского Союза европейские правительства, их полуофициальные подразделения, а также целая армия неправительственных организаций были вовлечены в создание в России институтов демократии. Официальные и частные лица пытались облегчить переход России к состоянию «нормальности» через участие в самых разных сферах российской жизни: от политики, экономики и образования до науки, религии и защиты прав человека (Mendelson и Glenn 2000; Foglesong 2007: 196–218). Япония, напротив, как на государственном, так и на неправительственном уровне ограничила свое участие в процессе «нормализации» России почти исключительно областями экономики и технологий. В качестве потенциально полезной модели российских реформ рассматривались не политические институты Японии, а скорее послевоенный опыт экономической реконструкции и развития (см., например, речь премьер-министра Обути от 22 октября 1998 года на сайте TD).
Важно понимать, что в отличие от западных стран участие Японии в российских реформах происходило на фоне определенного слияния российских и японских дискурсов идентичности. Слияние это нашло свое выражение в подписании ряда двусторонних соглашений (например, Плана Хасимото – Ельцина в 1997 году, Японско-российского плана действий в 2003 году) и других документов и политических заявлений, в которых определялась роль Японии как инвестора, сторонника экономических реформ и поставщика новейших технологий. И хотя переговоры по мирному договору и связанному с ним территориальному спору зашли в тупик, а также несмотря на случающиеся время от времени инциденты типа расстрела российскими пограничниками японского рыбака вблизи спорных территорий в августе 2006 года, в указанном объеме японо-российские отношения развивались достаточно гладко, и в них не возникало таких конфликтных ситуаций и такой напряженности, какие часто просматриваются в отношениях России с европейскими странами и США.