Участие неправительственных организаций и частных лиц в основном тоже ограничивалось экономикой и материальной помощью. Японские общественные организации – например, организации, входящие в состав гигантского Фонда Ниппон[45], но также и другие, менее масштабные фонды действовали в основном в рамках предоставления гуманитарной помощи – например, поддерживали лечение жертв чернобыльской атомной аварии и людей, пострадавших в результате других гуманитарных катастроф (www.smhf.or.jp/outline/outline04.html и http://web-japan.org/links/society ). В рамках индивидуальных взаимодействий число въезжавших в Россию японских граждан достигло своего максимума в 2006 году (97 тыс.) и уже в 2007 году упало до 83 тыс. – при том что число посещающих Японию россиян так и осталось на уровне 60 тыс. в год. Несмотря на рост двустороннего туризма по сравнению с советской эпохой, каждая из стран занимает по отношению к другой довольно низкое место в списке наиболее популярных туристических направлений. Как заметил один из ведущих специалистов по России, реальное взаимодействие между народами осуществляют исключительно ученые и специалисты (Matsuda, Shimotomai, Takagaki, Yoshida 2005). Надо признать, что в России присутствуют некоторые японские религиозные организации. Однако религиозную миссию апокалиптической секты Аум Синрикё (которая к тому же была запрещена в 1995 году после организации серии газовых атак в токийском метро, унесших множество жизней), а также постоянное присутствие буддистской организации Сока Гаккай, которая насчитывает в России около 250 членов и основная деятельность которой сосредоточена на обмене выставками и концертами между двумя странами, вряд ли можно считать проявлениями типичного для Японии национального дискурса или манифестациями японской идентичности. Более того, круг деятельности этих двух групп представляется довольно ограниченным, если сравнить его с работой трехсот западных церковных групп, имевших свои представительства на территории бывшего Советского Союза уже в 1993 году (Foglesong 2007: 209).
Все это не означает, что в Японии полностью проигнорировали то, что на Западе было воспринято широкими слоями как путинский «отход от демократии» (Ibid.: 220–201). Японские СМИ подробно освещали войну в Чечне, постепенное подавление свободы слова в российских СМИ, а затем и такие политически значимые события, как предполагаемое убийство бывшего офицера КГБ Александра Литвиненко в Лондоне или убийство российской журналистки Анны Политковской. Однако эти свидетельства «отхода от демократии» в России не имели прямого влияния на связку «Я/Другой». Когда в августе 1999 года началась вторая чеченская война, Япония, в отличие от других западных государств, активно критиковавших нарушение прав человека, заняла достаточно нейтральную позицию, полагая, что эта война должна оставаться внутренним делом России (Sato и Komaki 2003: 281). В Японии так и не появилось своей версии «Открытого письма» (в Европе и Америке его подписали больше сотни интеллектуалов), в котором выражалась бы озабоченность «отходом России от важнейших демократических ценностей» (