Цифра сорок и без того была явно завышена, а по условиям договора, Тошин процент был «чистым»: плата за инструменты, за аренду помещений, оплата труда обслуге и прочее — все шло из шестидесяти оставшихся. Но это ребят не остановило. Они мечтали о славе. Им надоели концерты в третьеразрядных подмосковных ДК… И — понеслись горячие денечки.
Через два (!) месяца они играли на сцене «Олимпийского». А еще через полгода их носила на руках вся страна. Но к тому времени они уже кое-что поняли. Например, что от их шестидесяти процентов после всех затрат остаются считанные гроши. Что условия договора изменить невозможно. Что Тошины деньги — это ПРИБЫЛЬ, а их — ОБОРОТНЫЙ КАПИТАЛ. А значит, на руки причитающееся они получить не могут.
Им не хватало буквально на жратву и одежду. Точнее, не хватало БЫ, если бы Тоша не заботился о том, чтобы у них было все необходимое. Более того, жили они если не в роскоши, то, во всяком случае, очень прилично. Но Тоша скрупулезно фиксировал их вечный долг и, стоило им заработать более или менее крупную сумму, она автоматически шла на погашение.
Все это я обнаружил, когда вернулся к «Дребезгам» в качестве штатного пресс-агента. Но изменить я ничего не мог: в финансовых и юридических делах Тоша собаку съел. Надо было видеть, как он пух от гордости. Он не только греб бабки, но и «представлял» группу на приемах и в телепередачах. Эдакий просвещенный меценат. Иногда он даже заявлялся на репетиции и пытался учить ребят, что и как им следует играть. Но уж тут-то его обламывали круто.
Как мы его ненавидели!.. Мы слышали, что и в центре у Намина, и в театре Пугачевой — примерно те же дела. Но там-то хоть музыканты заправляют, им простительно, казалось нам. А Тоша… Самое поразительное, что именно Ром ненавидел его особенно яро, и именно он полностью — с потрохами — отдался ему.
И тут я снова вспомнил обо всем, что произошло. И снова перед глазами встала голая спина Романа, изрешеченная пулями. И вновь студенистой массой навалился страх. Вот Ром поворачивается мертвым лицом ко мне, живот и грудь — сплошные лохмотья плоти, а тонкие пальцы — пальцы соло-гитариста — сжимают пистолет…
Я тряхнул головой, отгоняя видение, и огляделся по сторонам. Я ведь почти перестал наблюдать за шоссе. А там, оказывается, творится кое-что паршивенькое: позади меня, след в след идет машина «скорой помощи».
Я увеличил скорость, но расстояние между нами осталось прежним. Я уже выжимал из своего бедного металлолома остатки сил, когда «скорая» легко меня обошла. Из окна боковой дверцы высунулась рука и качнулась вверх-вниз, давая мне знак остановиться. Но я жопой чуял, что делать этого не надо. И я не замедлил скорости.