— Было очень вкусно, — сказал я, отодвигая от себя компот из вишни, это был уже третий бокал. — А ты, оказывается, отлично готовишь. И где же вы купили продукты?
— Овощи у соседей, а остальное, муку и масло, — в местном магазине. — Фима по-прежнему старался казаться жестким и недовольным. Словно знал о письме и ждал, когда же я его наконец отдам.
Когда мы остались одни и уединились в комнате, куда из кухни доносилось слабое позвякивание посуды, он набросился на меня:
— Давай выкладывай уже, что случилось в твоей квартире.
Я рассказал ему тоном провинившегося подростка, которого застукали за чем-то постыдным.
— Значит, и к соседям тоже ломились. — Наконец-то он смягчился. — Я уж подумал, что это только ты такой невезучий. Но откуда кровь в квартире?
Я не знал. Однако, вспомнив про кровь, я не мог не рассказать о своем визите к Туманову, о его рассеченной скуле и разрыве со Второй Ольгой.
— Ну и слава богу, хоть одному мужику во всей этой истории повезло. Думаю, что он все равно даст ей денег, чтобы помалкивала.
— В смысле? О чем?
— Ну когда Ольга к нему вернется, чтобы она, эта Вторая Ольга, не пыталась ему помешать, чтобы не лезла в его жизнь. Судя по всему, она стерва редкая, а потому от нее можно ожидать всего что угодно.
Я вынул и показал ему мятый листок — письмо Туманова Ольге.
— Надеюсь, не читал? — спросил Фима строго поверх очков.
— Нет!
На этот раз я действительно не солгал. Я мог бы, конечно, прочесть письмо, чтобы понять, в каком ключе нейрохирург написал своей беглянке-жене, своей птичке и ласточке. Но потом понял, что это все равно что приподнять одеяло, которым они вместе укрывались, находясь в браке. Письмо наверняка интимное, даже если в нем нет ни одного интимного (в общем понимании) слова. Наверняка это обычные слова, строчки, и смысл надо искать как раз между ними, это как аромат, как музыка, которую понимают лишь двое.
Фима рассказал о визите эксперта, сказал, что результаты экспертизы моего автомобиля будут к вечеру, и это в лучшем случае. Я подтвердил, что готов перевести ему нужную сумму за работу. И тут же вспомнил, что не перевел деньги сыну. Увлекся, как всегда, своими делами. Эгоист чертов.
— А ты говорил с Ракитиным? Рассказал ему о смерти Зои?
— Он будет здесь в четыре часа, — огорошил меня Костров. Так вот почему он разве что не рычал на меня. Конечно, лучший способ защиты — нападение! Значит, он принял все-таки это трудное решение посвятить в наши дела следователя. Что ж, сам будет носить нам колбасу и книги в тюрьму. Вернее, мне.
— А Ольга? — Я почувствовал себя настоящим преступником и подлецом по отношению к несчастной девушке.