. Он с удовлетворением отмечал новую – “творческую” и “откровенную” – атмосферу, царившую на XXVII съезде КПСС, совершенно не похожем на тот “хорошо поставленный и срежиссированный театр” – “вплоть до дозированных аплодисментов”, каким являлись былые съезды
[740]. Он расширил понятие “перестройки”, которое стало охватывать практически все сферы жизни: “Надо перестраивать всерьез методы управления экономикой, социальную политику, как и политическую и идеологическую работу. Все это назрело и на съезде со всей силой подтверждено”
[741]. Запад беспокоят уже не столько советские ракеты, хвастал Горбачев, сколько мысль о том, что “новая команда” в Кремле добьется успехов
[742].
В действительности же представление о том, будто одно только ускорение способно дать стране живительный импульс, было утопией. Беда заключалась в том, что эта утопия опиралась на то самое основание, которое и породило экономический застой. Лишенный всякой гибкости процесс централизованного планирования, к тому же полностью непрозрачный, попросту душил любые научные и технические инновации. Машиностроительные предприятия, работу которых Горбачев надеялся подстегнуть, с большим трудом находили сбыт для своей низкокачественной продукции. Сельскохозяйственное производство сильно отставало, хотя государственные субсидии, призванные его нарастить, продолжали увеличиваться. Если поначалу товарный дефицит касался в основном импортных предметов роскоши, то со временем он охватил обычные потребительские товары и перекинулся на все, вплоть до продуктов питания. В народе даже прижилось особое словцо: товары теперь не просто “покупали”, а “доставали” – всеми правдами и неправдами, чаще всего “по блату”. Но самая большая неприятность произошла с нефтью. В 1970-е и в начале 1980-х годов высокие цены на нефть и газ держали советскую экономику на плаву, наполняя казну, позволяя закупать товары за границей и выплачивать внешние долги. Теперь же мировые цены на нефть упали: если в ноябре 1985 года баррель стоил 31,75 доллара, то весной 1986 года за него давали только 10 долларов[743]. Добыча нефти в СССР тоже снизилась (в 1985 году – на 12 миллионов тонн) – и это именно тогда, когда Москве требовалось экспортировать больше нефти, чем когда-либо прежде, чтобы закупать зерно за рубежом[744].
Другая причина, по которой Горбачев не мог придумать эффективные способы решения экономических проблем, заключалась в том, что, даже поднявшись на вершину власти, он сам точно не знал, насколько тяжелое положение в стране. До той поры он просто не имел доступа к мрачной статистике, которую его предшественники старательно засекречивали. По словам экономиста Николая Петракова, который позже стал главным экономическим советником Горбачева, большинство советских руководителей вообще не желали знать правду. Они предпочитали жить под идеологическим девизом: “Если факты противоречат теории, тем хуже для фактов”. Горбачев же хотел знать правду, но ее не так-то легко было выбивать из чиновников всех уровней: они старались скрыть ее, чтобы избежать наказания. Петраков вспоминал, что действительность обелял сам “социалистический язык”, в лексиконе которого имелось множество синонимов для обозначения успеха, зато к неудачам постоянно применялись такие эпитеты, как “временные” или “частичные”