. Тут вмешался Горбачев: “Пусть он выскажется. Послушаем… Демократия предполагает умение выслушать мнение каждого”
[1253]. Черняев считал, что Бакланову после первых же хлопков и выкриков надо было уйти с трибуны (“Это был бы поступок, вызов”), а он вместо этого произнес речь, по сложности скорее “достойную молодежно-литературного симпозиума”. Кроме того, Черняев не сомневался, что враждебная реакция на Бакланова (урожденного Фридмана) “была еще и с антисемитским душком”
[1254]. Консерваторы попытались заткнуть рот и Михаилу Ульянову – знаменитому актеру, подавшемуся в реформаторы, но тот, вдруг заговорив голосом маршала Георгия Жукова (которого он играл в кино), велел им затихнуть
[1255].
Не желая оставаться в тени, Борис Ельцин вышел из спячки и спровоцировал новый взрыв. После пленума Московского горкома партии в ноябре 1987 года, когда Горбачев пошел на него в атаку, Ельцин вернулся в больницу. В начале декабря его перевели в Барвихинский санаторий, спрятанный в лесу к западу от Москвы. В феврале он выписался домой – “нужно было выползать, выбираться из кризиса, в котором я очутился. Огляделся вокруг себя – никого нет… Я, в общем-то, конечно, жив, но это так, номинально, политически я – труп”[1256]. Ельцин чувствовал себя уже достаточно хорошо и 8 февраля 1988 года приступил к работе в Государственном строительном комитете СССР. Правда, когда он сидел в просторном кабинете перед белым телефоном с красно-золотым советским гербом, ему “порой этот телефон хотелось вырвать с мясом”. Горбачев, конечно, поступил “благородно” – не сослал его в дальние страны, всего лишь понизил, но “немногие знают, какая это пытка – сидеть в мертвой тишине” и ждать, “например, того, что этот телефон с гербом зазвонит. Или не зазвонит”[1257]. В том же месяце Ельцин побывал на заседании ЦК, на котором его официально исключили из кандидатов в члены Политбюро. Теперь для московских СМИ он был никто. Кагэбэшники прослушивали его телефон и дежурили у подъезда его дома. Но на XIX партконференции он прорвал эту “светомаскировку”.
“Я считал, что должен попасть на XIX партконференцию и обязан там выступить… объяснить людям, что же произошло на октябрьском пленуме [1987 года]”, – писал позже Ельцин. Оставаясь членом ЦК, он имел право присутствовать на конференции, но этого было мало: “Если бы я оказался не избран на конференцию, для меня это было бы тяжелейшим ударом”. Его пытались выдвинуть сторонники в Москве и Свердловске, но партаппаратчики каждый раз отсеивали его кандидатуру. В последний момент оказалось, что Ельцина избрали одним из тринадцати делегатов от Карелии. Карельские делегаты сидели на балконе, высоко-высоко, чуть ли не под потолком, и президиум с Горбачевым был оттуда еле виден. Ельцин “подготовился к выступлению достаточно боевому”, но чтобы выступить, нужно было получить разрешение председателя, а между тем все записки с просьбой о предоставлении слова, которые он передавал вниз Горбачеву, оставались без ответа.