.
После этого бурного выплеска чувств делегаты конференции снова присмирели и послушно одобрили горбачевскую программу. Они постановили реорганизовать к осени партийный аппарат. Для этого предложили разработать новые законы и проголосовали за внесение в конституцию поправок, которые должны были изменить устройство правительства. Горбачев огорошил делегатов, предложив созвать новый Съезд народных депутатов не когда-нибудь в отдаленном будущем (как они думали), а следующей же весной, а выборы в новые местные советы провести осенью 1989 года, но они проглотили и это. Даже против довольно спорной идеи поставить партийных функционеров во главе местных советов проголосовало не так много человек. В результате, дивился помощник Горбачева Вадим Медведев, оказалось, что можно “осуществить практическую реформу политической системы примерно в течение года”[1262].
Горбачев добился своего. В ходе конференции, когда звучали наиболее враждебные речи, Горбачев, по наблюдениям члена Политбюро Долгих, “сидел с мрачным видом. Немногим под силу вынести такую критику”[1263]. Но сам Горбачев вспоминал потом, что “оказался в роли капитана корабля в бушующем океане” – корабль “ложился то на левый, то на правый борт. Иной раз закладывало так круто, что казалось, штурвал вот-вот вырвется из рук. И чисто по-человечески, не скрою, я испытал удовлетворение, что сумел удержать ситуацию в руках, не сбиться с проложенного курса”[1264].
Как обычно, Горбачев преуменьшил свою личную гордость. Но другие ее замечали. Накануне последнего дня конференции, по словам Черняева, он просто “кипел”. А через несколько дней внезапно решил пройтись пешком (а не ехать на лимузине) от Кремля до здания ЦК – вначале через Кремль, где ходили толпы туристов и экскурсантов, а потом по улицам до Старой площади. В результате, писал Черняев (который сопровождал его в этой прогулке), вышло “ошеломление полное”. “Кто в растерянности останавливается… кто тянется жать руки. Женщины попросту на шею бросаются. Он пытается говорить, а у людей пропадает дар речи”. Иностранцы тоже не отстают – “каждый норовит себя назвать, пожать руку, дотронуться до пиджака”. “Вдруг подбежала какая-то провинциальная женщина и кричит: ‘А я? А я?’ Он ее обнял”. В другом месте “один наш мужик положил ему руку на плечо, говорит: ‘Михаил Сергеевич, поменьше работайте, берегите себя, видно ведь, как вы устали’. М. С. тоже похлопал его по плечу. ‘Ничего, – говорит, – друг, выдержим. Только сейчас и работать. Отдохнем потом’”. Упиваясь народным восхищением, Горбачев вспомнил о том, какой большой путь он проделал. И сказал Черняеву: “Пойдем… по улице Разина. Хочу пройти мимо гостиницы ‘Россия’. Я всегда тут останавливался, когда, бывало, из Ставрополья приезжал”