.
Ситуация в Венгрии менялась не так стремительно, как в Польше, но все же достаточно быстро. Горбачев проявлял признаки беспокойства, иногда высказывал сомнения, однако в основном приветствовал перемены или, по крайней мере, не осуждал их. В январе член Политбюро и сторонник реформ Имре Пожгаи заявил в интервью на радио, что венгерское восстание 1956 года, жестко подавленное Москвой, было не контрреволюцией, как гласила официальная советская версия, а “народным бунтом против олигархической власти”. Он и его сторонники ожидали резких комментариев Кремля, которых, однако, не последовало. Горбачев наложил вето на подобное заявление, подготовленное международным отделом ЦК[1618]. В марте консервативно настроенный генсек венгерской компартии Карой Грос на встрече в Москве поднял вопрос о 1956 годе, и Горбачев ответил, что венгры имеют право интерпретировать те события, как пожелают. Он одобрял демократизацию Венгрии, однако в какой-то момент двусмысленно заявил, вновь блефуя, что Москва готова принять многое, но “не допустит падения социализма и дестабилизации ситуации в стране”[1619].
3 марта премьер-министр Венгрии Миклош Немет, сторонник реформ, сообщил Горбачеву, что его правительство решило открыть границу с Австрией, поскольку “в последнее время она служит только для того, чтобы ловить граждан Румынии и ГДР, пытающихся незаконно перебежать на Запад через Венгрию”. Впервые в истории в “железном занавесе” должна была появиться брешь, которая затем продолжит расширяться и приведет к падению Берлинской стены. По этому поводу Горбачев только сказал, что границы СССР охраняются строго, но даже Союз становится более открытым[1620]. В том же месяце венгерская компартия одобрила свободные выборы и многопартийную систему. Грос неоднократно просил Горбачева поддержать его в борьбе против этих нововведений, однако советский генсек “последовательно и сознательно отказывался это делать”. Грос обдумывал возможность применения силы для спасения системы, однако понимал, что “западные страны осудят подобные действия и введут против Венгрии санкции, и, что хуже, такой шаг пойдет совершенно вразрез с современной внешней политикой СССР, и Венгрия окажется в изоляции в том числе со стороны стран социалистического лагеря”[1621].
Горбачев был не единственным, кто зарекся применять силу в Восточной Европе. На тот момент даже сторонники жестких мер понимали, что время упущено[1622]. Пока они с ужасом смотрели в будущее, Горбачев продолжал верить, что венгерская модель демократизации социализма не только имеет хорошие шансы на успех, но и может послужить образцом для реформ в самом Союзе