От Мариуполя до Таганрога было рукой подать — сто километров с небольшим гаком. Время от времени Фаину охватывало желание поехать в родной город, увидеть дом, в котором она выросла, походить по улицам, но она всякий раз сдерживалась, понимая, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Даже не столько потому, что в ней там кто-то сможет узнать дочь "того самого" Фельдмана, сколько из-за душевного расстройства. Что даст ей эта поездка? Одни слезы. В родные пенаты хорошо возвращаться, когда тебя там кто-то ждет, когда есть с кем разделить радость встречи с родными местами, — когда можно неторопливо обойти дом, в котором ты выросла, задерживаясь в каждой комнате для того, чтобы что-то вспомнить… А ее же даже в родной дом не пустят, там небось какая-нибудь контора расположилась. Непременно расположилась, а то и сразу несколько контор. Посмотреть на родной дом с улицы? Пройтись до синагоги, а оттуда мимо богадельни, которую содержал отец до его мельницы? Побывать в театре? Зачем? Зачем?! Да и не побывает она нигде, кроме Николаевской улицы (интересно, как она сейчас называется?). Увидит свой дом, вспомнит детство начнет рыдать и будет рыдать до тех пор, пока не уедет. Стоит ли ехать в Таганрог ради того, чтобы выплакаться? Это превосходно можно сделать в Мариуполе. Фаина умела рыдать как угодно — громко, так, чтобы и в последних рядах зрителей пробирало до печенок, и совсем неслышно, так, чтобы не разбудить спящую на соседней кровати Павлу Леонтьевну. Жизнь захочет, так научит.
В пьесе Всеволода Иванова "Бронепоезд 14–69" Фаина сыграла Варю, невесту командира бронепоезда Незеласова. Фаинина Варя проявляла себя в первой же сцене, когда семья Незеласовых, бежавшая от большевиков на Дальний Восток, обсуждает свою горькую участь в помещении бывшего цветочного магазина.
"До океана добежали, до самого Тихого! Дальше бежать некуда, хочешь не хочешь, а воюй", — говорит мать Незеласова Надежда Львовна, которую играла Павла Леонтьевна. Продолжая разговор, Варя начинает рассказывать о том, что начат сбор драгоценностей на крестовый поход против большевиков и сама она тоже отдала свое последнее бриллиантовое кольцо. Говоря это, Фаина томно взмахивала рукой и зрители видели это самое кольцо у нее на пальце. Чтобы бутафорское кольцо блестело как следует и сразу же бросалось в глаза, Фаина старательно надраивала его перед каждым спектаклем. Кусок стекла изображавший бриллиант был размером с перепелиное яйцо (иначе бы в зале его не было видно), и, полируя его, Фаина говорила, нарочито коверкая слова: "Ишь ты, брульянт на сорок карат! За такой целую армию можно снарядить!" Выражение "брульянт на сорок карат" подхватили другие актеры и начали использовать для обозначения всего фальшивого. "Поздравляю вас, Николай Николаевич, — говорил на репетиции Изольдов, — вы купили брульянт на сорок карат!"