Фаине часто приходилось сталкиваться с антисемитизмом на разных уровнях. Было время, когда казалось, что антисемитизм, как пережиток прошлого, исчез навсегда, но довольно скоро стало ясно, что никуда он не делся. Зачем далеко ходить? В Бакинском рабочем театре за спиной у Фаины говорили, что руководитель театра Владимир Швейцер дает "своим", то есть соотечественникам-евреям, больше ролей, чем "чужим". Причем порой говорили намеренно громко, так, чтобы Фаина могла слышать.
Но Пясецкий не дал Фаине сыграть Симу, сказал, что эта роль ей не подходит. Фаина впервые всерьез задумалась о том, как причудливо могут отразиться на карьере хорошо удавшиеся роли. Они же могут не только способствовать развитию, но и тормозить его. Вот сейчас ей захотелось сыграть драматическую роль, по-настоящему драматическую, причем во многом созвучную ей самой, а режиссер против, потому что он очарован ее Нахлебницей и видит актрису Раневскую только в комедийных ролях. Прав Станиславский, отрицающий амплуа. Надо плавать на широких просторах, играть разноплановые роли… Но как же трудно порой переубедить режиссера. "Я сплавлюсь! — заверяла Фаина. — Справлюсь!" "Не сомневаюсь, что справитесь, — отвечал Пясецкий. — Вы с любой ролью справитесь, но сыграйте-ка пока Трощину, а Симу пускай играет Смирнова…". С актрисой Натальей Смирновой Фаина делила гримерную. "И чего это Борис Иванович уперся? — удивлялась белокурая и курносая Смирнова, старательно гримируясь под еврейку. — Дал бы тебе Симу, а мне Трощину, не пришлось бы нам с тобой гримироваться по часу". Фаина сердилась и объясняла, что она имела в виду не внешнее сходство, а совсем другое, что если бы актерам давали роли с учетом одних лишь внешних данных, то театр давным-давно бы прекратил существовать, превратившись в балаган… Смирнова смеялась и качала хорошенькой головой — так-то оно, может, и так, но все равно Борис Иванович вредина.
Фаина играла в Сталинграде, но в мыслях своих пребывала в Москве. В начале мая она написала Таирову (уже не Коонен, а самому Таирову), что в июне она будет в Москве. На этот раз Фаина была настроена очень решительно. Время идет, скоро, глазом моргнуть не успеешь, сорок лет стукнет, сколько можно мотаться по провинциальным театрам? Пора бросать якорь в Москве, тем более что Павлу Леонтьевну пригласили преподавать в ЦЕТЕТИСе.[47] Фаина реши-да, что устроится в возродившийся Передвижной театр при МОНО и станет работать там до тех пор, пока ей не удастся устроиться в Камерный или в какой-то другой театр. "В какой-то другой" крепко засело в уме, потому что надежда играть у Таирова становилась все слабее и слабее.