Стоило Фаине подумать о том, что она будет играть в одном спектакле с Алисой Коонен, как у нее начинала кружиться голова. При взгляде на декорации голова кружилась еще сильнее.
Актер Михаил Жаров, для которого "Патетическая соната" тоже стала первой работой в Камерном театре, вспоминал, что Фаина Раневская очень волновалась на репетициях. (Сам он тоже волновался, как же без этого.) Особенно усилились ее волнения, когда она увидела многоэтажные декорации и узнала, что ей предстоит подняться на третий этаж и играть оттуда.
— Александр Яковлевич, — взмолилась Фаина, глядя на Таирова, — что же вы со мной делаете?! Я же ужасно боюсь высоты! И даже если вы меня каким-то чудом поднимете на эту башню, я от страха все равно не смогу вымолвить ни слова!
— Не волнуйтесь, дорогая Фаина, — ласково сказал Таиров, беря ее под руку.
Таиров повел Фаину наверх, что-то говоря ей по дороге. Она дошла с ним до своей мансарды. Началась репетиция. Таиров попросил Жарова, которому по ходу действия надо было вбегать в Зинкину мансарду в поисках юнкера и наступать на Зинку, не "нажимать" на Раневскую, потому что та еле стояла на "третьем этаже". Жаров принял просьбу к сведению.
Когда Жаров поднимался по лестнице, хлипкая декорация шаталась и скрипела. Когда он открыл дверь, Фаина, которой полагалось наброситься на Жарова и гнать его прочь, действительно набросилась на него, схватила за руку и попросила дрожащим голосом:
— Ми-ми-шенька! Пожалуйста, не уходите, пока я не скажу весь текст! А потом мы спустимся вместе! А то мне одной спускаться страшно! Хорошо?
Слова Фаины прозвучали так трогательно и так смешно, что все, кто присутствовал на репетиции, рассмеялись. Фаина смутилась и пообещала, что сделаю все, как полагается. И сделала. Жаров считал, что Фаина сыграла свою роль великолепно.[51]
Роль Зинки Фаине и нравилась, и не нравилась.
Нравилась, потому что давала простор для самовыражения. Таиров приветствовал самовыражение своих актеров и требовал лишь одного — чтобы самовыражение укладывалось бы в концепцию постановки, не противоречило бы ей.
Роль не нравилась, потому что проститутка, мечтающая о большой и светлой любви, — шаблонный, затасканный образ, "драматический трюизм", как выражалась Павла Леонтьевна. Если в пьесе есть проститутка, то она непременно будет мечтать о любви. Велик был риск опуститься до штампов, чего нельзя было делать категорически. Таиров бы не понял и не простил, да Фаина и сама бы себе этого не простила. Даже те роли, которые ей совершенно не нравились (как, например, роль Иды Гуревич в картине Александра Мачерета "Ошибка инженера Кочина"), Раневская играла хорошо. Плохо играть она не умела. Не успела научиться за всю свою долгую жизнь.