Мой человек (Терентьева) - страница 37

Мы уселись за большой низкий стол, на них стояла черная круглая ваза с букетом кленовых листьев, на низкие темно-синие диваны, на которых было очень неудобно сидеть, потому что опереться спиной было практически не на что. Алёша сел в кресло, вероятно, его собственное. Вика – на краешек дивана, не опираясь на спинку, с прямой спиной и красиво подобранными ногами. Развалился один Михаил, и, поскольку сделать это было крайне неловко, он просто лег на диван, подмигнув Алёше:

– Полежу!

Мне не показалось, что он здесь – завсегдатай. Даже показалось, что Вика слегка удивилась. Но Алёше было все равно. Это свойство осталось с юности – он как-то по-иному относился к быту. Наверное, это свойство большого художника. Я художник – маленький, крохотный. То, что я делаю, произведениями настоящего искусства не назовешь, в них нет или почти нет высокой духовности, прикладное искусство сегодня лишь украшает нашу жизнь, не глядя в суть вещей, хотя, конечно, и это немало.

Когда-то птички, кружки и крестики на одежде несли великий сакральный смысл, были символами самого большого – продолжения рода, плодородия, солнца, тепла, жизни. Когда появилось понятие просто «красиво» – мы не знаем. В русском языке, одном из самых развитых и древнейших языков на земле, это понятие однокоренное со словом «красное». Красный ли цвет красив, либо красиво все яркое и красное? Думаю, все-таки красный – красивый. Красный цвет – основной в русском костюме, в узорах, которыми украшали одежду, полотенца, постельное белье. Но теперь в красоту одежды никакого особого сакрального смысла не вкладывают. Либо смысл этот спрятан куда-то слишком глубоко.

Михаил говорил с Алёшей о чем-то необязательном. Я видела, что Алёша отвечает невнимательно, просто отдыхает после концерта, ждет ужина – Вика рядом, в той части большой гостиной, которая служила кухней, теперь готовила ужин, быстро передвигаясь по кухне, энергично открывая и закрывая шкафчики, холодильник, доставая тарелки, приборы. Ее движения были резкие, но аккуратные, как раз как у пловчих, танцующих страстный и ограниченный водой танец. Нырнула-вынырнула, выбросила ногу, другую, крутанула рукой, убрала ее под воду, перевернулась, резко вдохнула полную грудь воздуха и все это – с приклеенной улыбкой и широко открытыми глазами… Пару раз звонил их сын – я поняла по ответам Вики, что он не дома и скоро должен прийти.

Сама я чувствовала себя крайне неловко – тройной обманщицей. Я постаралась отодвинуться как можно дальше от Михаила, чтобы он не начал опять всем показывать, что я «его женщина». Я уже достаточно разглядела его и поняла для себя, что для того, чтобы он мне понравился, с такой сложной внешностью, он должен совершить какой-то нереальный поступок. Пока же, чем больше он говорил, тем меньше мне нравился.