Юля зашла в обшарпанный классический совмещённый санузел, подошла к умывальнику и умылась. Досуха вытерев лицо, она посмотрела в зеркало и решила с макияжем пока подождать. Когда она вышла, на кухне уже закипел самый настоящий, только электрический, самовар, а старушка заваривала ароматный чай в стареньком фарфоровом чайнике, явно видавшем лучшие времена.
— Умылась? Ну, давай к столу. Чай уже готов. Вот печенье. Угощайся.
— Спасибо. Мы ведь так и не познакомились. Меня Юлией зовут.
— А меня Мария Фёдоровна. Вот и познакомились.
— Вы извините меня. Может, у вас какие дела, а тут я со своими проблемами.
— Что ты, доченька. Я одна живу. Мне с живой душой пообщаться одно удовольствие. Ты, милая не держи в себе, расскажи, что тебя гложет. Глядишь, и легче станет.
Обстановка на кухне была настолько уютной, а глаза Марии Фёдоровны лучились таким добром, что Юлька выплеснула всё, что накопилось в её душе. Старушка слушала молча, не перебивая, давая Юле выговориться до конца. А когда поток слов иссяк, подлила в чашку чай и вздохнула.
— Ты для себя то, что решила?
— Да причём здесь я?
— Ты, прежде, для себя реши: нужен он тебе такой, или нет. Он ведь, милая, может в таком состоянии годами, если не до конца жизни, оставаться. Хватит тебе сил ждать и надеяться? Не станет ли он тебе обузой в скорости? В себе разберись: может он для тебя, действительно, игрушкой только был. Игрушка, ведь, она хороша, когда новая, да целая. А сломалась, её выкидывают.
— Да что вы такое говорите?!
— Знаю, что говорю. Я после войны разного насмотрелась. Жёны мужей из госпиталей, каких только не забирали. А потом, одни одноногого, или там без руки, бросали, а другие за обрубком, без рук и ног, до конца жизни ходили. Оно ведь как? Если любишь, на всё пойдёшь. А не любишь — ничто не мило. В благородство играть быстро надоедает. Ты, вот что, в церковь сходи. Свечку поставь, помолись. Подумай хорошенько. В церкви-то хорошо думается. Ну, а если решишь с ним остаться, никогда не отчаивайся. Жди и надейся. Наша бабья надежда и любовь чудеса творят, людей с того света вытаскивают.
Мария Федоровна ещё долго рассказывала про послевоенные годы, про свою нелёгкую судьбу, про своих детей, живущих где-то далеко и изредка балующих маму своими письмами. Но Юля слушала в пол уха. Главное было сказано. Из вежливости, ещё немного послушав, Она горячо поблагодарила старушку, откланялась и пошла к машине.
В церкви народу было немного. Полутёмное помещение настраивало на размышления. Юлька поставила свечку, заказала молитву «За здравие раба божьего Максима» и встала у иконы Богородицы. Она не знала молитв, но молитвы сейчас ей и не были нужны. Глядя на скорбные глаза, смотрящие на неё с иконы, Юля вспоминала те дни, проведённые с Максимом. Вспоминала его голос, его руки, его глаза. Она прокручивала в памяти каждое мгновение их, такой недолгой, но такой сладостной, совместной жизни. И вот здесь, в полутьме, перед освещенным свечами изображением той, которая подарила миру Христа, Юлька поняла: она будет бороться за Максима. Она будет ждать. Хоть всю жизнь. И она взмолилась. Она безмолвно просила только об одном: чтобы вернулся к ней Макс. Просила горячо. Всем сердцем.