– Перекусить? – предложил он.
– Если можно.
– Можно.
Кухня было освещена своеобразно: шкалой включенного приемника. Света было достаточно, чтобы видеть, как хозяин ставит на стол сыр, хлеб, коробку с картофельной соломкой, бутылку вина.
– Мяса я не ем, – сказал он. – Поэтому не держу. Так что не обессудьте…
– О, господи, – только и смог сказать я.
Сколько-то минут мы молча ели. Я вдруг почувствовал, что пьянею – не столько от легкого, кислого вина, сколько от покоя и еды. Потом он спросил:
– Значит, вы были у отстойников?
– Да, – сказал я, помедлив.
– И вы… видели?
– Да.
Я видел. Из двух армейских крытых грузовиков в отстойник сбрасывали трупы. И я это видел. Но засекли меня не там. Засекли меня просто на улице: то ли ноктоскопом, то ли по запаху.
– Значит, все это правда…
Он налил вино в стаканы.
– До часу ночи еще было что-то слышно, – он кивнул на приемник. Приемник был старый, но очень хороший: «Полюс». – Еще что-то пробивалось. А с часу… Армейские глушилки. Вы их видели, наверное. Такие фургоны, похожие на цистерны…
Тут он был не прав, армейские глушилки на цистерны не походили, это были обычные крытые прицепы с телескопической мачтой, наподобие тех, с которых ремонтируют уличные фонари и прочее. Но возражать я не стал. Собственно, вся моя надежда и была – на эти фургоны…
– Пейте, – сказал он. – И я с вами. У меня сын ушел. Позавчера еще. Когда стреляли на улицах. А сегодня передали: партия берет власть непосредственно…
– Партия… – пробормотал я и в два глотка опустошил стакан. Партия… Ах, суки…
– Жена на курорте, – сказал он. – Вчера звонила. Сутки дозванивалась. Я ей не сказал. Сказал, что все нормально.
– Суки позорные.
– Я бы пошел – вместо него. Но я не знаю, куда надо идти.
– Никуда не ходите. Это все провокация. Очень подлая провокация.
– Я понимаю. Только я все равно бы пошел. Может, еще пойду.
– Не надо. Скорее всего, обойдется.
Он покачал головой.
– Они разливали бензин по бутылкам, – сказал он. – В гараже еще целый ящик. Они бы пришли за ним…
– Можно? – я кивнул на приемник.
– Да, конечно…
На всех диапазонах был дикий вой. Только на коротких, на четырнадцати метрах, пробивалась то ли морзянка, то ли цифровые группы, да на длинных царила тишина. Не было даже Вагнера.
– Эти тоже молчат, – вздохнул хозяин. – Наверное, нечего сказать…
И как бы в ответ в приемнике зашуршало, защелкало, потом непрофессиональный, недикторский, но довольно сильный голос произнес: «Внимание. Господа, всем внимание. Через несколько минут будет передано важное сообщение. Ахтунг, ахтунг. Нах ейнигер цайт…»