– Мы не делаем одно и то же, – ни один мускул не дрогнул на его лице. Его выдержка нервирует и восхищает.
– Ладно, хорошо, – покорно киваю я. – У меня будет еще один вопрос.
А-11 молчит, и я продолжаю:
– Во всей истории с Лизой, – чисто гипотетически, разумеется – какой у тебя был любимый момент? И прошу, только не говори чушь вроде той, что в любви ценны любые моменты.
А-11 ухмыляется – я впервые вижу у него намек на улыбку, и едва не надуваюсь от гордости, что смог развеселить маньяка.
Он надолго умолкает, и я не рискую нарушить тишину. Когда он заговаривает, я внутренне выдыхаю: я боялся, что он снова откажется ответить на мой вопрос.
– Я вывез ее в лес.
Слушаю, затаив дыхание.
– Остановил машину на пустынной дороге, была ночь. Я знал эту местность, до населенного пункта не близко, в это время нет случайных машин. Развязал ей руки, сказал, что отпускаю. Мы были вместе уже какое-то время, и она мне не поверила. Я убедил ее, что она может уходить. И она ушла.
Я сглатываю, боясь упустить хоть слово. А-11 говорит сухо, будто конспект читает.
– Я сел в машину и уехал. Она так думала.
Что-то в его лице неуловимо меняется. Как будто восковая маска, не выражающая никаких эмоций, вдруг начала подтаивать и оплывать, обнажая истинное лицо. Уголки рта напрягаются, растягивая губы в тонкую полоску. Ноздри еле заметно трепещут. В стеклянных глазах мелькает что-то похожее на эмоции.
Я забываю, как дышать. Я присутствую при священнодействии – когда дверь вольера приоткрывается и из темноты на свет выглядывает звериная морда.
А-11 переплетает пальцы – с такой силой, что белеют костяшки.
– Она бежала, с каждой минутой веря в собственное спасение. Она возрождалась. Я ехал следом, в сотне метров, не зажигая фар, следя за ней в бинокль ночного видения. Когда она полностью прониклась ощущением свободы, я прибавил газу и нагнал ее.
Теперь А-11 уже открыто улыбается – и его улыбка до чертиков пугает меня. В его облике столь чудовищный диссонанс, как если бы добрый дед Мороз – с заиндевелой бородой и ласковыми глазами – явился на праздник, держа в руке отрубленную голову вместо мешка с подарками.
– Она кричала. Все возведенные ею защиты рухнули, она снова стала собой настоящей: открытой, честной, искренней. Она была прекрасна. Уязвима. Мне хотелось смеяться от счастья – я так давно не видел свою девочку такой живой.
А-11 осекается, решив, что сказал лишнего – и мгновенно возвращается в свое привычное, полу-отмороженное состояние. Снова вместо живого лица – непробиваемая, нечитаемая маска. И мертвые, куриные глаза.