– Это ужасная трагедия. Но ты сильный. Ты справишься.
Нечто подобное я уже слышал недавно.
«Конечно, папа, я справлюсь».
– Я могу остаться сегодня дома, с тобой, – эмоционально кудахтает мать, явно перебарщивая.
«Тебе глубоко насрать на всех вокруг, а на моего друга, которого ты видела от силы несколько раз, и подавно!»
– Не лезь, Ангелина. Ему лучше побыть одному.
Я благодарно смотрю на отца. Он хлопает меня по спине, немного медлит, и уходит на работу.
– Я все-таки настаиваю… – начинает мать, и я рявкаю:
– Оставь меня в покое!
Мать изумленно вскидывает руки, и я снова вижу театральность в ее жестах. Нет ни малейшего желания объясняться или успокаивать ее. У меня умер друг, и я имею право на агрессию. Если ей это сложно понять, то это ее проблемы.
Взлетаю вверх по лестнице и, громко хлопнув дверью, запираюсь в своей комнате. Агрессия бьет из меня толчками, как вода из пробитой дамбы. Лучше бы вместо Никиты я прирезал собственную мамашу. Мне требуется несколько минут, чтобы кое-как успокоиться. Что-то происходит со мной. Я никогда так яростно не желал ей смерти. Может быть, спровоцированная недавними событиями, из глубин подсознания прорывается застарелая обида на мать? Может когда-то меня что-то задело, но я об это забыл?
Да нет, – спорю я сам с собой. – Мать не поступала со мной плохо, и прежде я относился к ней лояльно, не стоит идти на поводу у предрассудков, связанных с серийными убийцами. Я выбит из баланса, а женская энергия усугубляет хаос – вот я и открещиваюсь от нее всеми доступными способами. Когда я восстановлюсь, снова стану пай-мальчиком, и, возможно, даже извинюсь за грубость. Точно извинюсь.
Больше всего мне хочется поговорить с А-13. Я знаю, что не сделаю этого – по крайней мере в ближайшую неделю – но хотеть мне никто не запретит, верно?
Я устраиваюсь на широком подоконнике, с которого открывается вид на петляющую между соснами, вымощенную камнем дорожку. Выпавший накануне снег растаял, но во дворе идеальная чистота, ни намека на грязь. У нас большая территория, которую обслуживает несколько человек – но их почти никогда не видно, каким-то образом они умудряются выполнять работу, не мозоля глаза нанимателям.
Сосны напоминают мне о Соне. Сколь многое я бы отдал, чтобы самому бежать за ней в том лесу… Но прошлого не изменишь. По крайней мере, я точно уверен, что сделал ментору царский подарок – после убийства Сони от его привычной мрачности не осталось и следа. Он напитался ее кровью, подобно пиявке, и выглядел весьма довольным, почти приветливым. Похоже, я знаю его лучше, чем он сам. Я давно твердил ему про ценность смерти, и его поведение – лишнее доказательство моей правоты. И кто из нас старше и мудрее, спрашивается?