Этим промокшим до костей спасителем, который остановил потоп, оказался глухой Ван Цзякуань. По чердачной лестнице он спустился вниз, и дядюшка Чжу пригласил его погреться у огня. Вскоре от Ван Цзякуаня пошел пар, казалось, он выходит прямо из его кожных пор.
Среди тех, кто подавал наверх пакеты, Ван Цзякуань узнал Чжан Фубао. Лао Хэй по-свойски погладил Ван Цзякуаня по голове и знаками ему объяснил, что Чжан Фубао спит с Чжу Лин. Ван Цзякуань, не поверив ему, замотал головой.
Народ начал расходиться, только Ван Цзякуань продолжал сидеть у огня, намереваясь полностью высушить одежду. Тут он заметил, что правый глаз Чжу Лин покраснел, словно от слез. Она без конца ему подмигивала, явно подавая какой-то знак. Наконец Чжу Лин встала и вышла за порог. Ван Цзякуань тут же последовал за ней. Он не слышал, что говорила Чжу Лин, но ему казалось, что этот разговор касается его. Между тем Чжу Лин обратилась к матери: «Мама, пока я подавала наверх пакеты, мне в глаза попала соринка, я пойду к Юаньюань, пусть она посмотрит, что там. Да и постель моя намокла, так что сегодня я буду ночевать у нее».
И тут Ван Цзякуань заметил, что за углом дома Чжу Лин кто-то поджидает. Посветив в его сторону фонариком, Ван Цзякуань узнал в этом человеке Чжан Фубао. Вместе эти двое дошли под дождем до коровника и спрятались там. Ван Цзякуань увидел, как в одной руке Чжан Фубао держал фонарик, а другой оттягивал веко правого глаза Чжу Лин и дул ей на глаз. Потом Чжан Фубао почти вплотную прильнул к ее глазу губами, а уже через секунду они и правда коснулись ее. Тут же, словно испустивший дух старик, свет фонаря погас, и Ван Цзякуаня обступила сплошная тьма. Все подмигивания Чжу Лин Ван Цзякуань расценил как приглашение на разговор, а та, оказывается, умышленно разыграла для него весь этот спектакль.
Дождь прошел, небо прояснилось, лысая черепушка Ван Цзякуаня, точно черпак из тыквы, колыхалась под свирепым солнцем. Он возненавидел себя, особенно свои уши. «У других уши как уши, а у меня невесть что», — подумал он. Тогда он схватил острую бритву, высоко занес ее левой рукой над головой и наотмашь отрезал себе правое ухо. «Мои уши только место зря занимают, так лучше их вообще скормить собакам», — решил он.
Наступила осень, с деревьев стали опадать крупные, размером с ладонь, листья. Опускаясь, они хлопали по земле, отчего по всей деревне то и дело раздавались звучные шлепки. Бесчисленные листы-ладошки покрывали собой все вокруг, они не собирались возвращаться назад, новые ладошки отрастут на ветках лишь следующей весной. «Листья хоть и опадают, через год появляются снова, а вот мои отрезанные уши больше не вырастут».