— Ходил посмотреть, жива ли еще, — объяснял он мне.
Вечер тогда выдался знойный. Я пришла к реке, неся с собой белый алюминиевый ящичек для еды. Внутри лежали четыре рисовых колобка, обернутые свежими лотосовыми листьями. Их дала мне тетушка Юй. Узнав, что я собираюсь на Бамбуковый остров проведать мать, она загодя замочила рис, выварила его, скатала в колобки, сбрызнула смесью соевого соуса и кунжутного масла и обваляла в жареном фарше, потом завернула колобки в свежие лотосовые листья — пахло из ящичка замечательно. У нас в деревне такие колобки больше никто не готовил, а в родных местах тетушки Юй это было традиционное угощение. На нашем острове встречались блюда изо всех уголков страны: привозные жены, такие как моя мать, везли из родных краев местные рецепты. А вот мать никогда не готовила нам то, что ели у нее дома, она словно хотела начисто позабыть прошлое и жила, не оглядываясь назад.
Стояло самое начало лета, время сезона дождей еще не подошло, иначе река поднялась бы как на дрожжах. Пока еще можно было кое-как дойти до Бамбукового острова вброд, а вот через месяц-полтора — едва ли. У того берега я увидела плот, привязанный синей нейлоновой веревкой к вбитому в землю деревянному колышку. Я не помнила, чтобы раньше на берегу был такой колышек. Когда отец или кто-то из братьев переправлялись на остров, они просто вытаскивали плот на берег, никогда не оставляли его в воде. Мать рыхлила землю за домом. Ее фигурка с мотыгой показалась мне какой-то слабой, а движения — неумелыми. Потому-то она и не выходила работать в поле. Кошке, которую мать взяла из дома, казалось, очень нравится на новом месте, она с озорным видом носилась по острову и совсем не походила на ту противную вальяжную лентяйку, которой я ее помнила. Я хотела было крикнуть матери, чтобы она приплыла за мной на плоту, но вдруг заробела: мать может и не послушаться. Эта мысль очень меня огорчила. Заметив, что я присела на песок закатать штанины, деревенские уставились на меня со своих грядок. Я бросила туфли на берегу и ступила в реку. Вода на отмели была теплая, я видела гальку на дне, видела, как снуют под ногами причудливые рачки, головастые, но без хвостов. Нежные темно-зеленые водоросли легонько щекотали мне икры. Я ступила на поросший мхом камень, поскользнулась, и меня качнуло назад, — хорошо хоть колобки не полетели в реку. Я крепко сжала теплый белый ящичек и вдруг поняла, как важна для меня эта ноша, — даже слезы на глаза навернулись: ведь я несу матери еду. Я не могла вспомнить, когда в последний раз делала для нее что-нибудь доброе. Только теперь я поняла, как много значит для нас мать. От моей бабки отец научился держаться с женой начеку, жить в постоянной тревоге, как бы она не сбежала. Его настороженность со временем превратилась в привычку, которая незаметно повлияла и на братьев, и на меня. Я не могла припомнить, чтобы кто-нибудь из нас за все эти годы хоть раз что-то сделал для матери.