— Старый дурень, это ты во всем виноват, ты прогнал маму на остров! Лучше бы сам туда ушел! Пусть бы тебя смыло рекой, старый болван! Чтоб ты сдох!..
Застыв, как камень, отец глядел на клокочущую воду. Не знаю, о чем он думал. В темноте старший брат попытался оттащить меня в сторону, я стряхнула с себя его руку и обрушилась на парней:
— Растяпы, придурки, трусы! Стойте и смотрите, как маму уносит вода! А я пойду ее искать…
Я наконец разрыдалась, ноги уже понесли меня в бурлящую, словно кипяток, воду. Никогда еще мать не была мне так дорога. Братья крепко вцепились в меня и не пускали дальше.
— Сяояо, Сяояо, ну-ка, смотри, у мамы свет загорелся, смотри скорее! — крикнул средний брат.
Я тотчас умолкла и перестала вырываться, вытаращила глаза и с ненавистью уставилась на Бамбуковый остров. Если брат обманул, я церемониться не стану: возьму и сброшу его в эту чертову реку. Не спуская глаз с Бамбукового острова, мы кричали:
— Ма-ма!..
— Ма-ма!..
— Ма-ма!..
— Ма-ма!..
И правда, из окна хижины брезжил свет, почти не видный в густой пелене дождя. Заметив этот слабый огонек, мы едва с ума не сошли от счастья.
— Ма-ма!..
— Ма-ма!..
— Ма-ма!..
— Ма-ма!..
Мы кричали и сигналили матери фонарями. Огонек на острове стал ярче, наверное, она зажгла еще несколько свечей. Мы не знали, почему мать зажгла свет: услышала наш зов, или в хижине протекла крыша, или решила посмотреть, целы ли ее спесивые утки. Не важно, ведь теперь мы поняли, что мать невредима, и этого было довольно.
Мы еще долго стояли на берегу, промокнув до нитки. Буря пошла на убыль, и горошинка света на Бамбуковом острове засияла ярче, она горела, не гасла. Наверное, мать услышала, как мы зовем ее, и светила нам из окна. Мы напряженно, жадно вглядывались в тот огонек, и никто не предлагал вернуться домой. Когда гроза почти стихла, отец собрался уходить: наверное, от холода и сырости ему стало невмоготу, да и волноваться теперь было не о чем. Он скомандовал нам:
— Домой!
Голос у отца чуть заметно дрожал, но звучал спокойно. Под утихающим дождем мы зашагали прочь от проклятой реки.
Когда мы вернулись домой, непогода почти улеглась. Утром я проснулась, в окно бил яркий солнечный свет, и только сырая одежда, сваленная на стуле в углу, напоминала о страшной ночной грозе. Я тут же подумала о матери, оделась и вышла из комнаты. Братья уже встали. На самом деле мы толком и не спали — так, прилегли на пару часов. Парни курили, сидя за столом в гостиной. Я проворчала:
— Опять расселись и ждут, когда я приготовлю. Я вам не нянька.
— Папа варит лапшу, — сказал старший брат, скосив глаза на кухонную дверь.