Смит худел и слабел с каждым днем, но в воскресенье, перед тем как он умер, он дал традиционный еженедельный обед своим друзьям. Его последними известными словами были: «Я полагаю, мы могли бы перенести эту встречу в какое-нибудь другое место».
Глава 14. АДАМ СМИТ НА НЕБЕСАХ
Куда же Адам Смит предлагал перенести встречу? И что это была за «непосредственная и здравая вера, свободная от всякого абсурда, обмана или фанатизма», которую желали бы видеть установленной он и все остальные мудрые люди? (Разве не были бы похороны слишком скучными без доли абсурда? А какая свадебная церемония совершается без обмана?) Из его работ мы можем узнать — и порой, в мучительно подробных деталях — что Адам Смит думал. Но во что верил Адам Смит — определить намного и намного сложнее.
Смит, в общем, придерживался основного русла взглядов интеллигенции эпохи Просвещения, которые можно утрированно назвать деизмом — верой в то, что единственным делом Бога было придумать и завести вселенские часы. Джон Рэй называл Смита более точно — теистом. Различие заключается в том, что теизм подчеркивает значимость веры в Бога, в то время как деизм подчеркивает неверие в сверхъестественные аспекты религии, которые, в широком рассмотрении, и являются всеми в совокупности сущностными аспектами того, что принято понимать под словом «религия». Смит верил в более активно вовлеченного во вселенские дела Бога: «Размышление о мире без отца — пожалуй, самое меланхоличное из всех размышлений». Хотя, все мы знаем, насколько «активно» порой отцы участвуют в заботе о детях.
Смит часто деперсонализировал Бога, используя слово природа. Часто, но не всегда. В «Теории нравственных чувств» Смит, написав, что «творения природы… похоже, все стремятся к увеличению счастья и предохранению от несчастья», продолжил предложением, что когда мы препятствуем этим творениям природы в их стремлениях, мы «делаем себя, если можно так выразиться, в некоторой степени врагами Бога».
До какой степени Адам Смит был образцовым христианином, определить еще сложнее. Хотя и в самом христианском учении говорится о том, что никого нельзя по праву назвать таковым. Один современник Смита, любитель сплетен Джон Рамсей, назвал Смита «удручающе немногословным» в том, что касалось религиозных вопросов, но также рассказал, что во время священной мессы Смита обычно видели с открытой улыбкой на лице. (А что, разве в этом есть что-то странное?) В опубликованных текстах Смита я обнаружил только одно непосредственное упоминание Иисуса Христа, и это упомянутые вскользь «… заповеди нашего Спасителя…» Но это написано уважительно, с большой буквы. Возможно, Смит думал, что значимость христианской веры очевидна каждому, без дополнительных наставлений.