Если бы Беспристрастный Наблюдатель Адама Смита выпускал ток-шоу, они, конечно, были бы посвящены вопросам посерьезней: типа «Сегодня в программе: философы-утилитаристы выступают в защиту христианской любви!» Впрочем, что-то подобное есть на общественном телевидении, и «Теорию нравственных чувств» можно было бы сравнить с такими программами, но только при условии, что их ведущий должен обладать не меньшим интеллектом, чем Зигмунд Фрейд.
Да-да, именно так. Ибо, помимо всего прочего, Смит описал принципы действия супер-эго задолго до Фрейда, и его описание настолько же более утонченно, насколько и более проницательно. И к тому же, Смит обошелся без забавных кличек, которые подходят разве что героям комиксов. Более того, он связал деятельность сознания со свойствами более благородными и разумными, чем то, что заставляет пуделя забираться на вашу ногу.
Итак, мы представляем Беспристрастного Наблюдателя в качестве субъекта, обладающего полным знанием о сути намерений, переживаний и обстоятельств каждого. И раз сам Наблюдатель является произведением воображения, он не обладает индивидуальностью и не имеет собственных эгоистических интересов, которые могли бы повлиять на его суждения. Смит полагал, что когда в нашем сознании формируются нравственные нормы, мы соотносим наши естественные симпатии с мыслями и действиями, которые могли бы ожидать от Беспристрастного Наблюдателя, который так же не чужд симпатий (в смитовском смысле), но тем не менее объективен и всезнающ.
«Если наши пассивные, естественные чувства почти всегда такие низменные и корыстные, то как же получается, — спрашивает Смит, — что наши активные принципы ориентированы на благородство и щедрость?» Причина тому — «Тот, кто обитает у нас в груди… великий судья и арбитр нашего поведения». Взгляд на вещи с точки зрения Беспристрастного Наблюдателя указывает нам, что мы должны научиться контролировать свои чувства и поведение. Всякий, кто хоть раз видел, как ведут себя маленькие дети или пьяные, без труда поймет, о чем тут идет речь. А что касается их самих — то первые просто еще не получили, а вторые временно забыли указания своего внутреннего судьи.
Спасибо нашей воображаемой симпатии, что мы счастливы, когда счастливы другие, и грустим, когда грустят наши близкие, надеясь, что это взаимно. Но сопереживать порой бывает очень тяжело. Мы должны подстрекать и всячески настраивать наше воображение, чтобы поставить себя на место кого-то, чьи переживания в данной ситуации мы не понимаем и не разделяем — и скорбеть вместе с другом о смерти его старого, глупого и прыгавшего у нас на ноге пуделя. И наоборот — мы должны контролировать наши собственные эмоции, когда другие не чувствуют в того, что чувствуем мы — и вежливо смеяться, сев прямо в последнюю, прощальную какашку, которую пудель хитро подложил на кресло в гостиной.