Дальше следовала инструкция, как вести себя под зорким и опытным оком филеров и как от них избавляться.
Старания наставника и прилежных учеников не прошли даром. Результат проявил себя неожиданно и в необычной форме.
Как-то однажды, войдя через калитку, Генрих застал своих подопечных прогуливающимися вдоль забора крошечного участка. Погода была отвратительная. С неба непрерывно сыпалась смесь из позднего холодного дождя и раннего снега. Солнце забилось за тучи так основательно, что, казалось, не появится над землей впредь никогда.
— Гуляем?
— Обсуждаем. Вчера вечером обнаружили в бревенчатой стене под паклей тонкий провод, уходящий под плинтус, который со временем высох, покоробился и отошел от стены. Теперь, посветив в щель фонариком, можно было различить на конце провода маленький микрофон.
— Надеюсь, ничего не трогали?
— Боже упаси! Заставили стулом, как было, и стараемся в доме почти не разговаривать.
— Что ж, великолепно, — неожиданно оживился и повеселел Генрих, — используем наше пребывание здесь и уже установленную технику для подтверждения нашей лояльности режиму. Сегодня вместе с ужином вам доставят свежие немецкие газеты. Читайте, обсуждайте вслух, соглашайтесь, восхищайтесь, хвалите режим в меру, но не перебарщивайте. Поняли?
— Разумеется.
— Тогда поскорее в дом, под крышу, а иначе промокнем под снегом.
* * *
Подъехав к дому, Генрих выключил мотор и некоторое время сидел, тупо разглядывая могучие бревна, уложенные во внешнюю стену. Он вспомнил, что при первой встрече отнесся к ним с недоверием, но сейчас смотрел с уважением за их мощную стать, пронесенную через многие годы.
В жизни случается, что человеческий мозг вдруг сам отключает себя либо по лености, либо из-за чрезмерной перегрузки. Генрих глядел прямо перед собой, и неизвестно, сколько могло продолжаться молчаливое противостояние человека со стеной, если бы в полуоткрытое окно машины ни влетела маленькая плоская жестяная баночка, из тех, в которых местные аптекари продавали вазелин. Столкнувшись с лобовым стеклом, она слабо взвизгнула, отскочила и успокоилась на подушке соседнего сиденья. Генрих, однако, отнесся к ней серьезно лишь после того, как въехал во двор. Не выходя их машины, он осторожно извлек из контейнера сложенный многократно тонкий лист бумаги с коротким текстом: «Каждый вторник вокзал Великие Луки 12–14 ч., выход в город».
— Вас в комендатуру?
— Лучше в гостиницу.
Генрих все еще размышлял над посланием, когда за окном послышался треск мотоцикла и сразу за ним — стук в дверь.
— Вам пакет, — фельдъегерь протянул небольшой пакет и щелкнул каблуками, которые издали не бравый щелчок, а, скорее, тоскливый скрип.