На самом деле Гофмайер решил не откладывать до вечера. Как только машина тронулась, он склонился к Шниттке:
— Меня волнуют две проблемы.
— Первая?
— По-моему, с Генрихом мы торопимся. Не завершив проверку до конца, сразу вводим его в дело, и довольно серьезное.
— Если учитывать сложившуюся обстановку, то мы излишне медленно делаем то, что следовало завершить еще вчера. Именно поэтому, прощаясь со мной, адмирал сказал: передайте Гофмайеру, что наши оппоненты с нетерпением ждут повода вновь доложить фюреру, что в абвере ничего не сделано для очищения агентурного аппарата от евреев. Поэтому мы должны срочно провести замену. Пусть это будут люди менее способные, главное, «чтобы от них не пахло чесноком». Так что, для нас сегодня время — не деньги, а способ выжить.
— Что ж, аргументы серьезные. — Гофмайер помолчал. — Тогда скажу о второй проблеме. Скорее это просьба. Возьми с собой в качестве секретаря в поездку фрау Карин вместо меня. Она — прекрасный делопроизводитель и может быть тебе полезной. А кроме того, она — вдова нашего погибшего офицера.
— Можешь меня не уговаривать. Я хорошо знал ее покойного мужа. Он — прекрасный офицер и честный немец. За что и погиб. С удовольствием окажу ей услугу, благо она действительно будет полезна, а главное, скрасит наше пребывание в этой клоаке.
— Совершенно справедливо. Тебе ведь еще ни разу не доводилось посещать эти резервации?
— Бог миловал.
— Я после каждого посещения испытывал и моральную, и физическую потребность счесать с себя все это до крови.
— Что ж, положение обязывает, как говорят французы.
Оба почти синхронно развели руками в признание неопровержимости постулата.
* * *
— Послушайте, как вам удается так хорошо говорить по-русски? — небольшого роста пожилой портной в жилетке и с двумя клеенчатыми метровыми лентами вокруг шеи завершал четвертый обход Генриха.
— У меня отец русский.
— Ну и что с того? У моего сына отец еврей. Но он знает всего десять слов на идише и те матерные.
— Значит, вы его плохо учили языку.
— А что, я могу учить языку, который сам не знаю?
— Действительно, это непросто.
Громко звякнул дверной звонок, в прихожей послышалась смешанная немецко-русская речь, причем каждый говорил на родном языке, но прекрасно понимал собеседника. Затем дверь распахнулась, и на пороге выросла бравая фигура офицера. Его уверенное поведение говорило о том, что лишь он знает тайну этого дома.
Тем сильнее оказалось его удивление, когда он увидел перед собой человека в форме, на которой красовались железный крест и другие знаки воинской доблести.