— Извините, я зайду в другой раз.
Генрих возражал, впервые ощутив на себе магической действие германской «табели о рангах».
— А где сейчас хозяева дома?
— Как где? Известно, сбежали с сыном, а меня оставили охранять дом. А что я могу, если с обеих сторон постоянно сюда стреляют из чего попало? Мне остается только ждать, когда они промахнутся. Многие говорят, такое тоже случается.
— Даже на фронте, — мрачно добавил Генрих.
— С одной такой бомбы можно уже с ума сойти, — портной все в той же жилетке и с двумя лентами вокруг шеи стремительно забегал по комнате, одновременно манипулируя тремя консервными банками, стоявшими на столе.
Эти банки принес Генрих, который утром поинтересовался у Карин, где можно в городе приобрести пару банок мясных консервов, а она молча принесла их из кладовки.
— Вы, господин майор, как я вижу, поставили себе за цель испортить мне фигуру? Так, чтобы жена больше не узнала меня? — Он на минуту задумался. — Жаль, что она уехала. С такими запасами мы целый месяц могли бы жить, а там, глядишь, все и уладится.
* * *
Поезд двигался медленно, прощупывая впереди себя каждый метр железнодорожного полотна. Проводник объяснил это активностью белорусских партизан, которые бессмысленно пускают под откос каждый десятый гражданский поезд. Генрих внутренне не был согласен с немецким кондуктором, хотя сам предпочел бы добраться до пункта назначения без встреч с партизанами. На территории Польши поезд почувствовал себя более уверенно и прибавил в скорости.
Варшавский вокзал и без того невеселый, еще более помрачнел от засилья немецких военных. Создавалось впечатление, что поляки и вовсе вдруг перестали пользоваться железной дорогой, предпочитая передвигаться на конной тяге или собственных ногах.
Генрих прогуливался по перрону, отвечая на бесконечные приветствия младших чинов и приветствуя чины старшие.
— Любуетесь, господин майор? — лицо Карин дышало свежестью, словно вышла она не из продымленного вагона после почти что бессонной ночи, а из дверей косметического салона.
— Стараюсь найти объект для любования. Мои родители, в свое время бывавшие здесь часто, рассказывали, что Варшава — это истинная оранжерея красивых женщин.
— Они не ошибались, но то было совсем иное время. А кроме того, вокзал — не самый подходящий подиум для демонстрации женской красоты. — Она хотела еще что-то добавить, но тут раздался гудок паровоза, и пронзительный голос дважды требовательно повторил по-польски и по-немецки:
— Господ пассажиров просят занять места в вагоне. Поезд отправляется.
Как всегда, объявление об отправлении прозвучало для всех нежданной новостью. Толпа на перроне зашипела и зашевелилась, выпуская из объятий начавший уже плавное движение состав.