Оля покраснела.
- «Настойчивая, душевная, внимательная…» - не щадил её Андросов. - А на материке у вас остался кто-нибудь?
- Да, мать с братом, он старше меня, - ответила она, ещё более краснея и удивляясь тому, что он называет центральные области Союза «материком», словно бы Ергалан находился на острове, отрезанном от остальной суши.
- Когда мне позвонили из окрОНО, что вы приехали, что вам двадцать один год, я, признаюсь, не обрадовался. Молодому человеку, и особенно девушке, здесь вначале, пока не втянется в работу, будет тяжело. Вам уже говорили, что вы назначены в отдалённый нганасанский колхоз?
- Говорили.
- Ваше стойбище находится в пятистах километрах к северу от Ергалана.
Он ходил по кабинету и, куря то и дело потухавшую папиросу, говорил, а Оля, сидя в просторном кресле, поворачивала голову вслед за его движениями. Андросоз говорил ясно и точно. Он не утешал и ничего не пытался смягчить. Но она с удивлением заметила, что слушает не столько то, что он говорит, сколько самый звук его голоса. Между значением слов и выражением голоса существовало какое-то важное различие. Слова были безжалостно правдивы, а звук голоса отменял и стушёвывал значение слов и словно внушал ей: страшно, но не так страшно, преодолели и ещё преодолеем - всё в наших силах, завтра будет много лучше, чем сегодня.
- На Севере много народностей, - говорил Андросов, - в прошлом все они были обречены на вымирание, но, пожалуй, самым отсталым, нищим племенем были нганасаны. И после Октябрьской революции, когда жизнь других народностей уже бурно текла по новому руслу, нганасаны только стали пробуждаться к жизни. Чем это объясняется? Дело в том, что ещё в семнадцатом веке нганасаны были оттеснены на самые дикие пространства Азии и расселились в бесплодных снежных пустынях. К моменту революции нганасан осталось около семисот человек. И жили они, оторванные не только от всего мира, но и друг от друга.
Андросов рассказывал, а Оля видела картины этой страшной прошлой жизни. Она видела чумы, занесённые снегом, голодных людей, во тьме ожидающих короткого лета. Ожидающих лишь для того, чтобы с появлением солнца устремиться ещё дальше на север, вслед за дикими оленями, гонимыми на север жарой. Она видела оленей, спасающихся от укусов овода на вершинах гор, покрытых вечным снегом; она видела охотников, настигающих оленей в горах; она видела, как с наступлением осени стада оленей возвращаются на старые места и вслед за ними снова перекочёвывают люди. И снова зима, десять месяцев зима, мрак и голод, если короткое лето не было удачным.