— Я сам займусь подготовкой церемонии. Церковь у нас маловата, но мы сделаем все, как положено. У нас есть десять дней, мы все успеем.
Волков встал.
— Барон, мне нужно выйти, обдумать, прийти в себя.
— Идите, Яро, идите, скажите Ёгану, что бы позвал мне швею. И скажите мне, какой бы герб вы хотели.
Солдат спустился вниз, во двор. Какое-то время стоял под моросящим дождиком, приходил в себя, а потом пошел в донжон, где встретил управляющего Крутеца.
— Пойдемте со мной, — коротко бросил он и пошел на конюшню.
Вскоре они сидели верхом на лошадях около виселиц, что стояли на центральной площади в Рютте.
— Вы знаете, кто это? — Спросил солдат, указывая на труп Соллона хлыстом.
Молодой управляющий Крутец прекрасно это знал, это же было очевидно, но он не стал задавать вопросов, а ответил:
— Да, господин коннетабль, это бывший управляющий.
— А знаете, за что его повесили?
— Знаю, господин коннетабль. Он воровал у сеньора.
Волков протянул молодому человеку контракт:
— Барон подписал ваш контракт. Держите и помните, за что повесили Соллона.
— Господин коннетабль, — юноша схватил бумагу, он был растроган, — я никогда, никогда не нанесу барону такого оскорбления. Я всегда буду с ним честен.
— Запомните эти слова, — сказал солдат.
Ночью солдат долго не мог заснуть. Ворочался. И дело было не в храпе Ёгана и не больной ноге. Он мечтал, мечтал о гербе. Нет, он не мечтал он его представлял, думал, как будет он смотреться на щите. И как щит будет смотреться привязанный к луке седла. И как будут смотреться Еган, верхом, следом за ним, и с оружием, и в его цветах. Он знал, что как только герб будет на его щите и верный человек будет при нём, ни кто больше не посмеет ему тыкать. Сон его сморил глубоко за полночь. А вот выспаться ему не удалось. Свет только стал сочиться в окна, как в дверь начали тарабанить:
— Господин, господин, — неслось из-за двери.
— Ёган.
— Встал уже, — сказал Ёган, идя к двери и отпирая её.
На пороге стоял стражник, если не испуганный, то уж точно обескураженный.
— Ну что там у вас опять стряслось? — Спросил Волков, садясь на кровати.
— Господин, — произнёс стражник, с трудом переводя дыхание после бега, — висельник пропал.
— Что? — Не понял солдат?
— Стефана колченогого с виселицы украли.
— А Соллон висит?
— Висит, а ведьминого сына нету.
Волков сидел молча думал, остальные ждали его решения, не произнося ни слова. Сейчас больше всего на свете ему хотелось откинуться в подушки и лежать под теплой периной, придумывая себе герб, но он был коннетаблем, человеком, который отвечал за всё вверенном ему феоде. И он произнёс: