— Господин! — Крикнул один из стражников, что шел справа рядом с сержантом. — Глядите!
Волков поглядел, куда указывал стражник и увидел, что у поваленного надгробия из воды торчали не то женские, не то детские ноги, серые от разложения.
— Ну, вот, — сказал солдат, — кажется, мы его нашли.
— Конечно, он здесь, — крикнул Сыч. — Чувствуете, трупьем воняет?
— Пошли, — солдат взмахнул плетью, и его люди двинулись вперед.
А солнце разгоняло туман, светило не через облачка, не лучиком, а жарило во всю мощь солнцем уходящего лета. Оно осветило мерзкое, запущенное, старое кладбище, разогнало туман, а заодно и мрачное предчувствие смерти. Перед ними было просто замшелое и мрачное здание, сложенное из огромных камней. В двадцати шагах от склепа Волков поднял руку, приказывая остановиться.
Все стояли тихо, даже собаки понимали, не лаяли. Все ждали, что будет делать командир. А коннетабль крикнул:
— Эй, кровосос, я знаю, что ты нас слышишь! Выходи, мы пришли за тобой!
Он не знал наверняка, но очень, очень надеялся, что вурдалак там. Самое страшное, то, чего он больше всего боялся — это то, что склеп окажется пуст.
— Я знаю, что ты там! И не надейся, я не полезу в твою могилу. Я привел достаточно людей, чтобы нарубить хвороста и дров. Я завалю дровами весь склеп по самую крышу. Я привез бочку жира, я запеку тебя как гуся в печи!
Он замолчал, но ничего не происходило. Светило солнце, было тихо, даже птицы не пели.
— Ну, что ж, значит, быть посему, — кричал солдат.
Надежда на то, что вурдалак там, у него таяла, но отступать он был не намерен. И Волков крикнул мужикам, что были сзади:
— Эй, вы, рубите жердины, подопрем дверь. Запечем этого гуся.
И тут, напугав многих, заунывно и страшно заскрипели старые петли. Дверь из железных прутьев с грохотом ударилась о стену склепа, распахиваясь настежь. И из склепа вышел он, вурдалак остановился, щурясь на солнце по колено в воде. Это был молодой белокурый абсолютно белокожий красавец, его штаны были изрядно потрепаны, а рубаха, некогда белая, была серой и буро-черной на груди и животе. Солдат даже думать не хотел, сколько человеческой крови засохло на этой рубахе. Вурдалак, продолжая, щурится от солнца, пошел навстречу людям, он улыбался. Остановился в десяти шагах прямо перед копейщиками, что стояли перед Волковым. Его зубы были на удивление белы, сам он был бледен, грязные волосы до плеч и никакой растительности на лице.
— Вот, вы какой, коршун-ворон! — Произнес он звонко и отчетливо. — Снимите ка шлем, коннетабль, а то за ним и бугивером я не вижу вашего лица.