— Не терпится получить фингал под глазом?
Неизвестный так отвлекся, что не услышал, как проскрипела «корзина» с пассажиром. Им оказался его давний товарищ.
— Я тоже рад тебя видеть, Лейм!
Хотя он был несколько грубоват и порывист, в янтарных глазах прослеживался тонкий ум и умение разбираться в людях. Из-за особенностей глаз, он плохо переносил ясную погоду и обычно отсиживался до темноты. Поэтому кожа его была довольно бледной. Даже по меркам сумеречных островов.
— Отложим объятия на потом — усмехнулся он и поглядел за Неизвестным на фреску. «Славный малый». — сказал он скривившись.
— Империя не знала большего безумца. На острове, как и договорились?
Лейм перебросил на плечо мешок с письмами: «Ага. Смотри мне, не испорти мордашку. Чертог прямо под тобой».
— А ты, как всегда, держишь меня за идиота — улыбнулся Неизвестный, и зашел в корзину.
Чертог.
Корзина качнулась, застопорившись над козырьком туннеля. Видимо, протекший иридиум повредил проводку. Наконец, она сдвинулась, и он ступил на пол. На уровне головы к стенам были приделаны фитили и канальцы с маслом, подпитывающие лампы. Неизвестный зажег фитиль и свет мигом растекся по удаляющимся аркам, озарив всплывающие из мрака таблички. «День за ночью кинжалы хранят судьбу». — как и от чьих покушений? — сколько не раздумывал он о значении фразы, ставшей в ордене молитвой, ему не довелось постичь её. Может они следят за вмешательством в естественный ход вещей посторонних? И тут же ему проникло в мысли — «посторонних вроде него».
Альфредо неодобрительно отозвался о его решении, хоть и прятал это за дружескими чувствами. Неизвестный давно заметил, что обладает врожденной способностью «развязывать язык». Она далеко выходила за рамки привычной интуиции, даже имперские гвардейцы, высадившиеся на острове были сговорчивее с ним, чем с Альфредо, чей авторитет признавали все. И как клеймение повлияет на его восприимчивость других людей?
Нащупав стеллажи он наощупь передвигался к церемониальному нефу. Туннель остался позади. Здесь и сейчас он испытает самую дикую боль за всю свою жизнь.
Ходит слух, что душевные страдания угасают пред муками отравления иридиумом, пока кровь пытается выветрить его из организма и мозг отказывается принимать пропитавший клетки яд. В это время тело настраивается против самого себя, на какой — то момент начинается всеобщее отторжение и расщепление рассудка. Главное — выдержать, иначе потерянный рассудок не вернуть. Распад необратим. Так кончили многие из желавших получить дар. Но без метки ему не одолеть и доли замыслов.