— Нет — Неизвестный пристально посмотрел ей в глаза, — Ты ошибаешься, Амалия. Только тогда я ее приобрел.
После долгой паузы он продолжил:
— Я увидел величайшее чудо: счастье. Да, его остается все меньше и меньше, но оно по — прежнему преображает лица людей подобно траве, покрытой утренней росой, и ждущей первых лучей рассвета. Тогда я понял. Не на словах понял, а на самом себе: это только мой мир исчез, а другие еще нет. Они держатся за лепестки засыхающего растения как держится из последних сил альпинист, готовый с минуты на минуту сорваться вниз, и унестись в пропасть. И еще… Мы нужны только себе самим, больше никому! Запомни это. Никому не будет дела до тебя, меня, или наших проблем.
Люди могут пожалеть, поплакаться рядом в обнимку, но каждый раз тебе будет холодно и одиноко в тот момент, когда ты увидишь, что уходя они лишь грустно улыбнутся, пожелают удачи. И внутри будут восхваливать небеса, что все беды, упавшие на твою голову, случились не с ними, а с тобой.
Вслух они тебе такого не скажут, но это единственная правда. Ходит поверье: «У каждого своя правда». Так вот здесь оно, к несчастью, не применимо. Ты будешь глядеть им вслед и рыдать. Видеть их улыбку, восторг. Тебе будет казаться, что они ведут себя кощунственно и эгоцентрично — это не так. Эгоизм будет бушевать только внутри тебя. Один твой мир разрушен, а их мир цел и невредим. И тут самое главное смириться, и заставить себя порадоваться за других. Порой все кажется невозможным, ведь для тебя это конец дороги, обрывающейся в никуда… Но, когда ты поймешь, что безразличие — отличительная черта нашего мира — тогда перестанешь требовать от него невозможного.
— И я для вас тоже чужая?
— Я взял тебя под свою опеку, теперь ты часть меня, моя новая семья. Знаешь, что дальше?
— Что?
— А дальше мой отчим, после подобного рода расспросов, говорил: А теперь закрой глаза, представь небо и спи, улетая на свободу подобно птице. Тоже самое я скажу и тебе: успокойся дитя, я всегда буду рядом, твоим хранителем.
— Я слышу то о неизбежности, то о надежде.
— Чем больше человек живет, тем сильнее устает от жизни, и, обычно, на откровенность он способен лишь в моменты душевного подъема или упадка. Я тоже порой устаю и таким образом высказываю свою усталость. Не слушай меня, слушай себя. Обещаю, ты увидишь и лес, и Последний Предел, и детей.
В жизни есть надежда, и есть любовь, и есть верность, и есть преданность. По большей части — все обозначенное — вопросы веры. Верь — и оно будет.
Неизвестный дотронулся до ее волос, чтобы погладить, но одернул руку. Тусклые лунные пятна усеяли пол и облепили одеяло. Таймер над входной дверью щелкнул, отсчитав сутки. Отфильтрованный воздух вгонялся через подергивающиеся медные шторы. «Давненько они не надевали противогазы» — подумала Амалия. Передохнуть после недельной «трепки» и «морского воздуха», отдающего ржавчиной, гнилью и выцветшей водой. Легкие насыщались чем-то чистым, по запаху — как хлорка, а веки тяжелели, накатываясь на глаза. «Какой тихий город» — подумала она. «Будто и необитаемый вовсе».