— Все по паре живут. Кто знает, вдруг вот тут нас еще один поджидает…
— Не говори так! — испуганно оборвал меня Ко и, поспешно прошлепав по грязи вперед, пошел один, с независимым видом помахивая бутылью с керосином.
Мангровый лес был густой и огромный, деревья его стояли как гигантские свечи на высоких, в три-четыре метра, ходульных корнях. Эти корни, словно руки, выброшенные из стволов, вцепились в ежедневно заливаемую водами морского прилива землю. Под ними не было ни единой травинки и лишь кое-где виднелись опавшие листья, еще не унесенные приливом. Солнечные лучи, проникавшие через густой, толстый слой плотных ярко-зеленых листьев, золотистыми зайчиками падали на илистую землю, испещренную следами кишащих тут мелких крабов и креветок. В прилив вода доходила до колен, и мы тогда ватагами, человек по шесть-семь, ловили здесь крабов и креветок, а потом, дурачась, гонялись друг за другом, проскальзывая под «руками мангров», бросались комьями грязи, брызгались и поднимали шум на весь лес. Тогда мне казалось, что мангровый лес оживает и поднимается, словно вырастает из моря. Но когда я проходил здесь один, и вокруг было пустынно и тихо, я глядел на мутные илистые волны у шероховатых корней мангров, и мне казалось, что лес медленно погружается в хлябь, на дно морское. Тогда становилось так страшно, что я, громко крикнув, чтобы подбодриться, во весь дух мчался к какому-нибудь жилью поблизости.
Ко все так же независимо и сосредоточенно шлепал по грязи впереди меня. В тишине каждый шаг, каждое движение были отчетливо слышны. Я непроизвольно оглянулся и, прибавив шагу, догнал Ко, подумав, что опасность в лесу всегда подстерегает тех, кто робко плетется сзади.
Глава XIX
ПАРТИЗАНЫ В ЛЕСУ
На реке Намкан, где еще два месяца тому назад было шумно от снующих взад и вперед лодок, стало совсем пустынно и тихо. Лодки теперь кружили по каналам и протокам в глубоком лесу. Хижины тоже отодвинулись до тех мест, где начинались большие лианы «зон»[58]. Печи углежогов стояли заброшенными, их густо оплели лианы, а лисы и камышовые коты устраивали свои гнезда в грудах хвороста, в зараставших сорной травой карьерах за печами.
— Да, прошло немногим больше двух месяцев, как враги пришли, а сколько уже жизней загублено! Недавно опять двоих партизан расстреляли. Люди хотели забрать и похоронить, так их схватили и избили до полусмерти.
Старик углежог, сказав это, замолчал и стал ворошить сухую траву, тлеющую в черепке и отгонявшую комаров и москитов. Густой белый дым, разъедающий глаза, постепенно заполнил всю хижину, и ее сырой воздух показался таким тяжелым, что стало трудно дышать. Углежог, бросив исподлобья взгляд на отца, продолжал: