Два автомата (Антонов) - страница 47
— А что, у тебя нет никого, Степан Иванович?
— До войны все было, как у людей. И жена была, и дочка. Враги сожгли их подо Мгой. И теперь, товарищ лейтенант, я не муж и не отец. Теперь у меня одно название — бобыль… И слово какое-то… немытое… И вот… как бы вам получше объяснить… — он остановился и подумал: — Совестно мне, что я живой останусь, а вы… У вас жена — любовь, одним словом.
— Это ты неверно, Степан Иванович, — сказал Никонов, — тебя тоже любят.
— Никто меня не любит.
— Народ любит…
— A-а, вон вы про что… Общественная любовь — это я понимаю. А я про другое… Я вам говорю — у меня родни нету.
— Весь наш народ тебе, Степан Иванович, родня… Самая близкая родня… — командиру было трудно говорить, в груди его хрипело и хлюпало. — И горести у народа и у тебя — одни, и радости одни… И любовь эта, как воздух, всегда с тобой, Степан Иванович.
— То-то оно и есть… Как воздух… ее, как воздуха, и не видать…
— А ты меня любишь? — неожиданно спросил Никонов.
Степан Иванович оглянулся. На белом, осунувшемся лице командира темнели губы, ломкие, как яичная скорлупа.
— Чего мне вас любить? Я — не Надежда Павловна…
— Так зачем же ты меня тащишь? Сам еле идешь, а тащишь.
Степан Иванович снова повернул к Никонову скуластое, заросшее по самые глаза свинцовой щетиной лицо и удивленно посмотрел на него:
— Как же я вас брошу? Что вы…
— Ну, вот… А ты говоришь… нету.
— Чего нету?
— Любви, говоришь, в тебе нету…
Не трогаясь с места, Никонов медленно оглянулся по сторонам. Каждый шаг давался ему со страшным трудом.
А впереди начинался тяжелый подъем, лес поредел, и тропинка ровной лентой тянулась на бугор.
— Ну, идемте… — нерешительно повторил Степан Иванович.
— Сейчас… Это что?.. — спросил Никонов, кивнув на землеройку, наколотую на сучок. Он явно тянул время.
— Это птаха такая есть. Сорокопут. Поймает лягушку или мыша и накалывает, про запас, значит… Идти надо, товарищ лейтенант… товарищ лейтенант!..
— Сейчас… Пошли! — сказал Никонов, привалившись к дереву, и стал плавно садиться. Он сел, раскинув ноги, и уронил голову на грудь.
Степан Иванович вздохнул и стал ждать. В лесу было тихо. Изредка доносился шум вражеских самоходок и автомобилей. Минут через десять Степан Иванович нерешительно коснулся пальцем плеча Никонова и проговорил:
— Вам бы не надо сейчас отдыхать… Километров пять осталось… Там бы и отдохнули.
Никонов сидел все так же, уронив голову на грудь, словно заснув. Степан Иванович попробовал поднять его. Раненый застонал так громко и страшно, что Степан Иванович торопливо опустил его и оглянулся по сторонам — не услышали ли враги?