Крачкин не ответил. Многие тогда на это надеялись. Многие до сих пор надеются, подумал Зайцев.
Нефедов, приподняв край шали, смотрел на покойную. Он казался Германном у ложа Пиковой дамы.
Медики – чтобы забрать тело – были уже в пути.
– Чего лупишься, Нефедов? – не поворачиваясь, спросил Серафимов с козеткой в вытянутых руках. – Работа заломала?
Нефедов опустил шаль, протянул руки, принял козетку. Споткнулся, чуть не полетел с козеткой в вытянутых руках. Мгновения всем показались вечностью.
Но тот сумел выпрямиться, удержал равновесие.
– Елки-палки, – выдавил, придя в себя, Серафимов.
– Смотри, куда ступаешь. Ты б нас всех угробил, если б боднул эту стену, – заворчал Крачкин. – Смерть под диваном.
– Ты обо что споткнулся-то? – посочувствовал Зайцев.
– Тут что, мало обо что споткнуться можно? – ныл Крачкин. – Глаза разувать надо.
Зайцев поднял с пола шелковый поясок. Тот скользнул, распустив петлю.
– Извините, – промямлил Нефедов.
Козетка поплыла к выходу. Зайцев отбросил поясок от греха подальше.
Серафимов потянул за рога очередное кресло. В недрах зарокотало, заскрежетало. Все замерли, чувствуя, как бросает в пот. Опасались схода лавины. Убедились, что опасность миновала. Серафимов был красен по самые волосы.
Зайцев сглотнул:
– Ты, это, Сима, тоже… повнимательней.
– Товарищ Серафимов, это как играть в бирюльки, – наставительно произнес Крачкин.
– Какие еще бирюльки? – сердито буркнул тот в ответ. Легковесное словцо не понравилось ему. Зайцев попытался вспомнить, что он хотел сказать Серафимову: безуспешно.
– М-м-м, – промычал старый сыщик. Понимай, как хочешь.
– А ты, товарищ Зайцев? – нашел новую жертву Крачкин. – В бирюльки в детстве не игрывал?
– Мое детство, Крачкин, прошло на улицах, а не при дворе.
– Зачем сразу «при дворе»? Если, конечно, бирюльки не из драгоценных материалов и сделаны фирмой Фаберже. Но это не обязательно. Бирюльки можно и деревянные, и костяные. Нефедова я и не спрашиваю. Нет, спрошу. Товарищ Нефедов, вы знаете, как играть в бирюльки?
– Нет, – просто ответил Нефедов.
На Зайцева, как тошнота, опять накатило мерзкое, уже такое привычное чувство, будто отстал от самого себя: видишь руки, которые тянут кресло, но не сразу понимаешь, что руки – твои собственные.
Крачкин всё допытывался:
– Товарищ Сарафанов?
Тот промычал.
– Я так и думал: советская молодежь.
– Крачкин, прекрати трепаться, отвлекаешь, – огрызнулся Серафимов. Он нацелился на пузатый комод, поблескивавший бронзовыми ручками в недрах мебельной горы. Путь к нему преграждали полированные, резные буреломы.