Им подавайте катаклизмы,
Убийства, страсти, но не труд.
Труд в канцеляриях приелся,
Рабочих выжал в куль костей,
И этот адский день терпелся
За том бульварных повестей.
Там было всё красивей, лучше,
И даже в царских кабаках
Читали книги о Гаркуше,
Парижских тайнах и ворах.
У Петрашевского в кругу
Юнцов и мудрецов
Не славословят и не лгут,
А говорят в лицо.
Здесь боль и истина одна:
Народу нужен хлеб!
Русь в кандалах, и в том вина
Душителя судеб.
Душитель — царь и свора псов,
Вцепившихся в народ.
Перетрясти бы до основ
Помещиков, Синод!..
Не повторить сенатский бунт,
А всё решить умом…
По пятницам здесь свечи жгут,
Дрожит от споров дом.
Чтоб не сойти с ума перед расстрелом,
За ночь до вознесенья в никуда,
Не спал писатель и перо скрипело —
То Достоевский торопил года.
В последний день, в пути на гильотину
Андрей Шенье заканчивал сонет,
Чтоб, если не пройти до половины,
То жизнь прожить до капли, как поэт.
Когда стрелялись, вешались и гибли,
Исхода и друзей не находя,
Когда кричали журавлям и хрипли
В молитвах, сочиненных загодя,
Тогда прощалась каждая ошибка
Не человеку, времени его,
И что казалось странным или зыбким,
Прочлось первопричиною всего.
Что значит минута, когда ты в тепле,
Когда есть в запасе другая?
Бумага и перья лежат на столе,
А мысли приходят и тают.
Минута — не время! Расчет на часы.
Душа полюбила уют.
Но странно, когда на земные весы
Бросаются двадцать минут.
Иссякнут минуты — погаснут миры.
Свинцовые точки над «и»
Серьезно, без шуток и детской игры,
Поставят печати свои.
Надели мешки, прикрутили к столбам.
До выстрела двадцать мгновений.
Погибших за правду причислим к Христам.
Когда же конец причислений?
Сейчас, вот сейчас… Но за что и зачем?
С ума бы сойти на краю.
Невинные — незащитимы никем,
Лишь волосы дыбом встают.
Минуты бегут, обращаясь в часы,
И в век двадцать первый растут.
Нам странно, когда на земные весы
Бросаются двадцать минут.
Совершено! Возврата нет
К вчерашним разговорам.
Что, если высший разум — бред
И Жизни нет повтора?
Тогда зачем, тогда к чему
Мучения и бденья?
Тогда уж сразу — не в тюрьму,
А в пропасть в час рожденья.
Сейчас на голову мешок
Набросят и прикрутят
К столбу. Минута… Залп… Ожог…
И постиженье сути.
Но за мгновенье перед тем,
Как смерть всё уничтожит,
Зажглась проблема из проблем:
«Век до конца не прожит!»
Кто не был сжат рукой беды,
Не трать на чтенье порох.
Жил Достоевский, но не ты.
Жил человек — не шорох!
Снег замирает на плацу.
«Ружье на взвод!» — Взвели…
По обнаженному лицу
И петрашевцам…
— Стой! Не пли!