– Слушай, не тупи! И сбавь свет, гостей слепишь!
В туннеле немного потемнело, затем фары и вовсе погасли. Строгинец повернулся к нам и произнес виноватым тоном:
– Простите за небольшой конфуз. Борян на посту сейчас, а это просто чумовой мужик. Слишком преданно к своему делу относится. Всегда врубает на полную прожектора, и за пушку хватается чуть что. Но вы уж не сердитесь на него, так-то он нормальный. Ладно?
Ну вот, теперь еще этот Борян со своими включенными фарами едва до Кондратия не довел. И какой раз уже я шокирован за последние сутки? Четыре? Пять? Со счета уже сбился. А ведь организм-то не железный, и не молод уже. Так ведь и в самом деле сердечный приступ схватить можно!
* * *
Строгинцы, оказалось, не обделены фантазией – блокпост у них был оборудован в кабине метропоезда. Прямо в кресле машиниста располагался дозорный, который мог не только ослепить нежданных гостей фарами, но и в случае чего срезать их очередью из закрепленного здесь же ручного пулемета.
Необычным оказался и сам охранник – щупленький мужичонка, метра полтора ростом, патлатый и с бородой чуть ли не до пупа. Когда он вышел на платформу встречать гостей, я едва не прыснул от смеха. Ни дать ни взять, гномик из сказки. Это и есть тот самый суровый Борян?
– Прошу сначала сюда, – коротышка показал на дверь с надписью «Душевая». – А уж потом на станцию топайте. И, чур, ко мне не прикасаться, пока не отмоетесь!
– Ой, да ну тебя! – хохотнул Александр и жестом пригласил нас принять душ.
Сам он прошел дезактивацию последним. После этого Зурко предстал перед всеми уже без противогаза. Странно. Когда Строгинец посещал Митино, я решил, что он мой ровесник, а на деле ему не больше двадцати пяти.
– Ну что, добро пожаловать на Строгино! – торжественно произнес Александр, но его голос тут же потонул в восторженных воплях.
У северных туннелей уже успела собраться толпа зевак, они-то и зашумели. А стоило только нам забраться на платформу, как местные жители тут же окружили нас и стали наперебой жать руки, хватать за рукава, хлопать по плечам. Мне приходилось прилагать все усилия, чтобы вежливо улыбаться. Разговаривать было бесполезно – вопросы, заданные гостям, превращались в один громкий монотонный гул, и расслышать в нем хоть что-то разборчивое было крайне сложно.
Один только Бах остался самим собой – не пожал ни протянутую первым руку Боряна, ни других аборигенов. Вдобавок глядел на всех волком, из-за чего местные и вовсе расступились от него, еще больше пристав ко мне и к Ваське. У нас голова шла кругом, и не было сил сказать даже слово.