– А это обязательно делать лично? – скривился я.
– Кирилл, я тебя прошу, уважь эту просьбу, – неожиданно усталым тоном произнес дядя Федор. – Ему действительно это очень нужно.
– Да зачем?!
– Он сломается, Кирилл, – вздохнул Громов. – Гдовицкой всегда был ведомым. Он великолепный специалист, служака, каких мало. Да, не обделен инициативой и умением управлять и направлять. Но для этого ему самому нужен тот, кто будет вести вперед. Тот, кто укажет цель. Твой… мой отец его разочаровал, как и все именитые скопом. Рюриковичи тоже показали себя… в общем, сам понимаешь. Владимира эта ситуация просто ломает. Выжигает, можно сказать.
– А я здесь при чем? – невольно скривившись, проворчал я.
– Мне очень хочется надеяться, что, получив твое прощение, он сможет справиться с собой, – медленно произнес дядя Федор.
– А если нет?
– Его прадед когда-то заключил ряд с ниппонским родом Кагеяма, служил им почти сорок лет и только в шестидесятых вернулся с семьей на родину. Он и правнука воспитал… соответственно, – развел руками Громов, и я опешил.
– Да ну… бред, – протянул я. – Он что, всерьез решил сделать сеппуку?
– Этот может, – кивнул дядя Федор.
– Ша-антаж! – Я ошеломленно покачал головой. Громова перекосило, словно он лимон сожрал. Целиком.
– Это не шантаж, Кирилл. Это только мое предположение, – произнес он. – Но я же хорошо знаю Владимира, так что, поверь, у меня есть все основания предполагать, что так и будет. Живот себе вспарывать он, может, и не станет, но выкинуть что-то самоубийственное вполне способен. Особенно учитывая, что не далее как сегодня утром я освободил его от клятвы.
– Жуть. Двадцать первый век на дворе, – схватившись за голову, промычал я. – А тут, понимаешь, самураи, ронины, харакири… сакуры только не хватает, повеситься не на чем. Брр…
– Так что, Кирилл? Встретишься с ним? – даже глазом не моргнув от моей реакции, спросил дядя Федор.
– Куда ж я денусь!
Вот так и получилось, что поздним осенним вечером, практически ночью, я оказался на берегу небольшой подмосковной речушки в компании с первым ронином земли русской. И не могу сказать, что это было приятное соседство. Разочарованием и черной безысходностью от него несло так, что я вынужден был признать факт: если ничего не сделать, этот человек умрет. Собственно, он уже и так почти труп.
Признаюсь честно, никогда не верил в то, что самураи действительно сами лишали себя жизни, потеряв сюзерена. Но вот в тот момент, когда я увидел Гдовицкого, больше похожего на тень, чем на сильного человека, каким он был еще год назад, почувствовав его эмоции… понял, что был не прав. Не в сюзеренах дело. Дело в служении. Для Гдовицкого служба была смыслом жизни, но те, кому он служил, не оправдали доверия своего вассала, не вписались в четкий кодекс его чести и тем самым обесчестили его самого. На самом деле это жутко – видеть такую веру в свои убеждения, жутко и… восхитительно. Страшное сочетание.